Михаил Скобелев - Стою за правду и за армию!

Наконец, мы благополучно достигли деревни Бузаача, откуда начинался спуск в долину. Вдали, верстах в семи, виднелась Ени-Загра со своими красивыми белыми домиками и высокими, стройными минаретами.

Мартынов приказал мне произвести рекогносцировку с взводом казаков влево от города, а хорунжему Ретивову вправо. Подъехав к крайним домам Ени-Загры, приблизительно на версту, я отчетливо увидел, даже без помощи бинокля, около табора неприятельской пехоты и два эскадрона черкесов, расположившихся за городом. Дальше наступать было бесполезно, и я, вернувшись, доложил обо всем Мартынову. Вскоре возвратился тоже Ретивов и сообщил, что он испортил телеграф, ведущий из Эски-Загры в Ени-Загру, и что у железнодорожной станции стоят два турецких табора. Заметивши нас, противник, видимо, засуетился, но огня не открывал.

Несмотря на присутствие довольно значительного неприятеля, Мартынов решил сделать попытку взорвать железнодорожный мост и испортить телеграф. (Ени-Загра лежит на железной дороге из Филиппополя и Адрианополя в Ямполь; железнодорожная станция находится почти у самого города.) Во взводной колонне рысью двинулись две наши сотни к полотну железной дороги между городом и расположенной вправо от нас деревней Эрлемиш. Местность была открытая, ровная, очень удобная для действий кавалерии.

В двух верстах от города нам навстречу, с левой стороны, быстро выехали черкесы (около двух эскадронов) и тотчас же рассыпались. Две полусотни наши немедленно сделали заезд налево, рассыпались и образовали таким образом заслон против черкесов для остальных двух полусотен, которые продолжали наступление к полотну железной дороги.

Я со своею полусотней находился в упомянутом заслоне, который смело повел наступление на черкесскую цепь. Последняя, очевидно, избегая столкновения, стала медленно отступать, рассчитывая подвести нас под огонь своей пехоты и артиллерии (всего около пяти таборов, как оказалось впоследствии), которые занимали сильную позицию между городом и железнодорожной станцией. Увидев эту грозную пехотную силу, поняв хитрую тактику отступавших черкесов и безрассудность преследования, я вовремя поворотил своих людей.

И действительно, только что мы начали отступать, как черкесы, вместо того чтобы нас преследовать, быстро очистили фронт перед своею позицией, поскакав на фланги ее, и позади нас вдруг раздались сильные ружейные залпы и орудийные выстрелы. Сотни пуль полетели за нами вдогонку, засвистав над головами, а турецкие гранаты стали рваться у самых ног наших испуганных лошадей. Одновременно у деревни Эрлемиша показались два неприятельских орудия, которые стали тоже в нас стрелять… Мы очутились внезапно под перекрестным артиллерийским огнем. Все это было так неожиданно и так дурно подействовало на нас в нравственном отношении, что в рядах смущенных казаков произошел некоторый беспорядок, путаница, и наиболее трусливые бросились даже было наутек. И только благодаря энергии и мужеству офицеров, порядок скоро был восстановлен, и начавшееся бегство перешло в стройное отступление шагом. Черкесы нашим временным беспорядком не воспользовались и даже не делали попыток нас преследовать. Несмотря на сильный огонь, мы отделались очень счастливо, потеряв только пять убитых лошадей.

Цель рекогносцировки была все-таки более или менее достигнута: хотя железную дорогу нам и не удалось разрушить, но силы и расположение неприятеля были обнаружены довольно точно. Мы спокойно возвращались в Долину Роз прежнею дорогой через Малые Балканы. При подъеме на горы, близ деревни Бузаач, мы нашли две каруцы, нагруженные ящиками с патронами Пибоди [146]. Очевидно, они были брошены турками при отступлении от Ханкиоя. Сотенный командир мой, есаул Гречановский, вздумал было уничтожить эти патроны: приказав казакам подложить под возы соломы, он сам стал поджигать ее. Пламя вспыхнуло, раздалась оглушительная трескотня, и Гречановский едва не поплатился жизнью за свою безумную забаву.

Спустившись с Малых Балкан снова в Долину Роз, мы двинулись к западу, вверх по течению Тунджи, и догнали наш полк, который вместе с другими войсками передового отряда, выступив из Ханкиоя 4 июля, 5-го вступил уже с боем в Казанлык после жарких и блестящих дел при селениях Уфлаки и Уфландиркиой. Наша бригада расположилась бивуаком у северной окраины города Казанлыка в розовых садах (розы, к сожалению, уже отцвели тогда).

Еще днем погода стала портиться, с Балкан надвинулись густые тучи, подул сильный ветер, и к вечеру полил дождь.

Было около 11 часов вечера. Большинство на бивуаке уже спало. Забравшись в свою палатку, отнятую казаками у турок, и завернувшись в бурку, я собирался уже уснуть, как вдруг услышал отдаленный ружейный выстрел, за ним другой, третий, и поднялась трескотня. Моментально вскочил я на ноги и выбежал из палатки, чтобы узнать, в чем дело. Дождь лил как из ведра, темнота была такая, что соседней палатки я не мог рассмотреть. Трубачи энергично играли тревогу, казаки торопливо впотьмах разыскивали своих лошадей, слышались громкие приказания офицеров – выводить с коновязи коней, убирать палатки и проч. Поднялась невообразимая суета, беготня… Команды начальников, крики казаков, топот и фырканье испуганных лошадей, шум ветра и дождя и все усиливающаяся перестрелка – все это слилось в какой-то нестройный ночной концерт. Прошло еще несколько минут суеты, и все были уже готовы к выступлению, несмотря на страшную темноту и дождь. Палатки все убраны, вещи наскоро уложены. Я, впрочем, рассчитывая почему-то, что из этого ничего серьезного не выйдет, приказал не убирать свою палатку, решив в крайности лучше ею пожертвовать.

Итак, все были готовы, но приказания выступать не получалось.

Ко мне в палатку скоро собралось несколько офицеров, чтобы хоть немного укрыться от дождя. В ожидании приказаний мы занялись беседой.

Вдруг пули стали что-то очень часто летать возле палатки, в которой горела свеча. «Тушить огонь, огонь потушить!» – услышали мы крики, и в палатку вскочил урядник. «Ваше благородие! Командир полка приказали потушить свечу – турки стреляют по огню…» – торопливо произнес он. Кто-то из нас дунул на свечу, и в то же мгновение несколько пуль пронзило палатку, к счастью, никого не задев.

Между тем стрельба мало-помалу начала ослабевать и вскоре совершенно прекратилась. Из аванпостной цепи приехали несколько казаков и привели с собою пять турок, захваченных ими в плен. Оказалось, что всю эту кашу заварили человек 30 каких-то отчаянных башибузуков, всполошивших весь отряд силою в полторы тысячи!

Приказано было снова поставить лошадей на коновязь, а людям расположиться на отдых. Мокрые, совершенно в грязи, не имея сухой нитки и сухой пяди земли, все мы были в очень жалком положении. От сильного дождя и происшедшей во время тревоги топотни бивуак представлял какое-то топкое болото – грязи было чуть не по колено. Сено, заготовленное для лошадей, оказалось тоже втоптанным в грязь… Ни лечь, ни сесть немыслимо было!.. Так всю ночь, до рассвета, казаки и простояли, держа в поводу лошадей, которые то и дело выдергивали колья из размокшей от дождя земли. Убедились мы горьким опытом, что значит ночная тревога!.. Будем ее хорошо помнить!..