Михаил Скобелев - Стою за правду и за армию!

Резкий, пронзительный крик раздался вдруг в расстоянии шагов трехсот от меня, и снова все замолкло… Широко раскрыв глаза, с бьющимся сердцем, всматривался я в темноту, но ничего невозможно было разобрать. Оставаться на месте было опасно, и я со своими двумя спутниками осторожно перебрался несколько западнее и еще ближе к городу. Здесь я провел время до самого рассвета. Огни в турецких лагерях мало-помалу начали тухнуть, шум и говор почти прекратились, сделалось заметно прохладнее… Наконец, на востоке появилась светлая полоса, стало понемногу светать… Я в бинокль уже ясно различал расположение неприятельских войск, увидел те же пять больших лагерей, печальную картину разрушенного и сожженного города и несколько земляных батарей и траншей, устроенных турками в продолжение ночи… Все было вокруг тихо – враг наш, очевидно, спал!

Я подобрался еще ближе к городу, по крайней мере на версту, и меня никто не беспокоил, никто не видел… Признаться, меня немало удивляла эта беспечность турок и полное отсутствие мер охранения, уже не говоря о разведывании. Лихой кавалерийский отряд мог бы наделать им немало зол! Выбрав несколько позади новый наблюдательный пост, скрытый от взоров противника и удобный для обороны, я собрал всех своих людей и решил провести здесь полдня в наблюдении за неприятелем, а затем ехать обратно к своим.

Под утро меня сильно стало клонить ко сну, и даже о Пембе я совершенно позабыл. Но сознание долга, а главное, опасность быть открытым заставили отклонить всякую мысль об отдыхе.

Было по моим часам около семи, когда я заметил в двух лагерях движение, и вскоре затем две большие колонны вытянулись по направлению к Ени-Загре, причем одна шла по шоссе, а другая по большой дороге, вдоль подошвы Малых Балкан. Судя по числу таборов, эскадронов и батарей, довольно отчетливо виденных мною даже простым глазом, сила каждого отряда простиралась в 7–8 тысяч человек.

«Вероятно, – думал я, – Сулейман хочет с частью своих сил броситься на нас со стороны Ени-Загры, а с остальными оборонять Эски-Загру, ввиду чего он и настроил эти укрепления…»

– Ваше благородие! – шепотом прервал вдруг урядник мои размышления. – Вон турки на нас едут.

Я взглянул по указанному направлению и, действительно, увидел черкесский разъезд, прямехонько двигавшийся на нас. Сила разъезда была почти такая же, как и наша. Удрать незамеченным нельзя уж было, волей-неволей приходилось вступать в поединок. Я тихонько приказал взвести замочные трубки заряженных уже ружей, и спешенные казаки притаились за кустами. Лошади наши оставались несколько позади и в лощине. «Ждите команды, братцы, и целиться лучше!» – предупредил я людей. Черкесы ехали совершенно беспечно, не замечая нас и, очевидно, не подозревая даже о возможной близости гяуров. Их маленькие лошаденки дружно шли по две в ряд. Впереди, на вороном коне, ехал стройный красивый черкес, вероятно, унтер-офицер.

Я уже хотел подать сигнал своим людям стрелять, как неожиданно, не доезжая каких-нибудь полутораста шагов до нас, разъезд своротил на восток и двинулся вдоль гор за своим отрядом. Очевидно, это был левый боковой разъезд турецких походных колонн. Опасность, таким образом, миновала, мы спустили замочные трубки и успокоились.

Но не прошло и четверти часа, как в тылу у нас, в горах, показался один черкес (вероятно, из шатавшихся мародеров). Выехав на возвышенное место, он осмотрелся, заметил вдруг нашу группу и в изумлении остановился. Он, видимо, был сильно поражен этою неожиданной встречей и, разинув рот, тупо смотрел на нас испуганными глазами. Я мог его легко снять с коня нашей берданкой, но боялся своим выстрелом поднять тревогу в Эски-Загре.

– А ну-ка, как бы нам этого черта поймать! – обратился я к казакам. – Сидоров, у тебя быстрый конь!

Сидоров понесся за черкесом, а последний, выстрелив в него, стал улепетывать по направлению к деревне Новая Махала. Догнать черкеса не удалось, так как в горах их лошади имеют, конечно, преимущество перед нашими степняками. «Однако он поднимет на ноги всех турок в Махали! Нужно давать тягу!» (Я позабыл упомянуть, что деревни Дервент и Новая Махала, лежащие в Малых Балканах к северо-востоку от Эски-Загры, были населены жителями-турками.) Мы быстро уселись на коней и без дорог, ориентируясь по компасу, оврагами, балками и перелесками благополучно добрались до бивуака отряда у деревни Ханкиой. Обо всем мною было доложено Краснову, Чернозубову, Сухомлинову и начальнику штаба генералу Нагловскому. Потребовал меня также и начальник отряда Гурко, и я снова подробно повторил рассказ о своей рекогносцировке и наблюдениях. Генерал со вниманием выслушал меня и затем поблагодарил за труды и старание.

На этом, собственно, и кончается мое участие в Забалканском походе, который все-таки обеспечил за нами обладание одним из важнейших горных проходов – Шипкинским и еще раз доказал всему миру, что русский солдат способен на самые тяжелые, героические подвиги… Не на нем, конечно, лежит нравственная ответственность за те грустные последствия, которые постигли несчастных жителей Эски-Загры и окрестностей!.. [167]

Бригада наша, т. е. донские казачьи № 21 и 26 полки, вместе с другими кавалерийскими полками (казанскими и астраханскими драгунами, киевскими гусарами) направлена была к северу от Тырнова в деревню Ново-Никуп для отдыха и укомплектования в людях и лошадях. Здесь мы были обречены на скучное бездействие – самое несносное, томительное состояние в военное время и особенно тогда, когда другие работают, дерутся…

От скуки мы, офицеры, целыми ватагами ездили в Тырнов, который принял уже совсем другую физиономию после того, как я его видел в последний раз. Лавки, ресторанчики и кабачки попадались на каждом шагу. На улицах то и дело встречались, кроме офицеров, докторов и интендантов, всевозможные подрядчики и прихвостни гг. Когана, Горвица и Варшавского, разные аферисты, комиссионеры, мишурисы [168]и другие гешефтмахеры [169], слетевшиеся как мухи на мед, намазанные горизонталки со своими мадамами и прочая челядь, которая неизбежно всюду следует в тылу действующей армии. Вся эта спекулятивная орава с азартом накидывалась на добродушных и щедрых офицеров и алчно высасывала из их карманов трудовые желтые монетки. Содержание, правда, мы получали порядочное, но и цены на предметы первой необходимости стояли тоже довольно изрядные.

Скучно жилось в Новом Никупе. Проснешься утром в своей палатке (мы все стояли лагерем) и слышишь отдаленные орудийные выстрелы с трех сторон: с юга, со стороны Шипки, от Радецкого, с востока – из отряда наследника цесаревича [170], с запада – со стороны Плевны и Ловчи, из отряда князя Имеретинского. И только с севера – далекого, родного – веяло миром, любовью и тишиной. Отсюда мы получали письма и известия от дорогих, близких людей, и в них находили нравственную поддержку для новых трудов, жертв и подвигов.