Михаил Скобелев - Стою за правду и за армию!

Я оглянулся на себя и тогда только заметил, что бурка моя – единственная защита от всех невзгод – совершенно обгорела позади до самой спины… Пришлось ее выбросить в самое нужное время, когда другой не достанешь ни за какие деньги.

– Черт знает что такое! – сказал я, рассматривая с соболезнованием свою бурку. – Это все господа писатель и художник наделали… Пойду ругаться с ними! Я вернулся обратно и без церемонии разбудил спавших сотоварищей.

– Что такое, в чем дело? – испугались они спросонку.

– Господа! Это свинство, черт знает что такое! – обратился я к ним. – Вы мне спалили бурку: подбрасывали слишком усердно дрова, и вот результаты – полюбуйтесь!

Те сначала было удивились, а потом давай извиняться и хохотать.

– Ну, ничего, я вам за это нарисую картину, даю слово! – пообещался Василий Васильевич.

– А я вам куплю прекрасную бурку непременно! – сказал Василий Иванович.

Но ни тот ни другой по сие время не исполнили своих обещаний. Впрочем, «никогда не поздно исправиться», и я с удовольствием готов рассчитаться с ними хоть сейчас!

Снежные вершины гор стали между тем освещаться лучами восходящего солнца, и мало-помалу бивуак наш зашевелился. Черные пятна в глубоком снегу обозначали места костров, над которыми еще в некоторых местах поднимался дым: солдатики возились со своим скудным имуществом, некоторые тщательно осматривали оружие, другие подпрыгивали на месте, стараясь согреться от утреннего мороза и ветра. Утром вернулся поручик Марков и сообщил, что перевал занят нашими войсками, которые рассчитывают удержаться на нем против неприятеля. Скобелев и Куропаткин сильно повеселели при этом известии.

Дано было приказание двигаться отряду дальше. Снова потянулись войска узкой, длинной и винтообразной лентой. Снова стали карабкаться по почти отвесным скалам, скатываться вниз, а иногда и лететь в глубокие обрывы. Движение сделалось еще более затруднительным, снег становился все глубже и глубже, природа все суровее, негостеприимнее, число несчастных случаев – падения в пропасти людей и лошадей – все увеличивалось. Скобелев поехал вперед на Марковы столбы (так называлась позиция на главном перевале). Достигнув этого пункта, мы невольно остановились.

Чудная картина открывалась вниз, на юг, в долину реки Тунджи. Несколько десятков деревень виднелось вдали, разбросанных там и сям в живописной Долине Роз. А прямо под ногами, на громадном протяжении, тянулся скат – местами совершенно обрывистый, местами страшно крутой. Тут сходить уже было немыслимо – нужно было просто катиться на седалище, упираясь ружьем, цепляясь за кусты и рискуя ежеминутно оборваться и сломать себе шею в глубокой бездне… Положение всадников, которые тащили своих лошадей в поводу, было еще хуже: нужно было беречь и себя, и своих боевых товарищей.

Осмотрев местность, Скобелев приказал полковнику Ласковскому двинуться немедленно с занимаемых позиций и решительно дебушировать в долину Тунджи против расположившегося там противника. Один батальон Казанского полка (полковника Завадского [221]) храбро повел наступление, но, встреченный убийственным огнем значительно сильнейшего противника, батальон остановился и залег на неудобной позиции. Атакованные же, в свою очередь, со всех сторон массами турок, бойцы наши принуждены были отойти назад, оставив на месте несколько человек убитыми [222].

Отступившие с Ласковским казанцы залегли снова на близлежащих высотах и были тотчас же окружены с трех сторон турками, которые, в значительных силах, удобно применившись к местности, открыли сильный огонь по нашему несчастному батальону с 300–400 шагов. Уже несколько гонцов было прислано к Скобелеву от Ласковского с донесением о критическом положении батальона и с просьбой о подмоге. Но генерал не мог помочь – не было чем! Войска, как известно, могли двигаться по глубокому снегу и убийственному пути крайне медленно, один за одним, и каждая рота даже собиралась чрезвычайно долго. Наконец явился еще посланный от Ласковского.

– Ваше превосходительство! Полковник ранен, просят убедительно помощи. Никак невозможно держаться…

Генерал сильно нахмурился.

– Дукмасов! – обратился он вдруг ко мне, – поезжайте сейчас туда и узнайте подробно, что там делается!

– Слушаю, ваше превосходительство! – отвечал я и ударил плетью коня.

С величайшим трудом добрался до этого батальона. Я ехал прямо, кратчайшим, хотя зато самым опасным путем. Пули сотнями свистали возле меня, впивались в землю, визжали под самым ухом, но меня не цепляли. А тут еще эти постоянные обрывы, пропасти, эти ужасные подъемы и спуски. Предполагая, вероятно, во мне какого-нибудь начальника, турки направили в меня самый убийственный огонь… К счастью, ни я, ни конь мой не были ранены. Я благополучно добрался до нашего батальона и доложил Ласковскому, что генерал прислал меня узнать о положении дела.

– Что ж, вы сами видите, что у нас делается: с трех сторон мы окружены неприятелем, солдаты еле держатся, я ранен… Словом, то же, что я докладывал раньше! Пожалуйста, сообщите обо всем генералу и попросите его прислать хоть несколько рот!

Я повернул коня назад и, провожаемый таким же свинцовым дождем, благополучно добрался до Скобелева.

– Ну что, как там? – нетерпеливо обратился он ко мне.

– Плохо, ваше превосходительство, – отвечал я. – Ласковский легко ранен, солдаты сильно напуганы и видимо деморализованы. Батальон потерял много людей, несколько офицеров убито и ранено. Ободренные турки дерзко наседают с фронта и флангов!

– Черт знает что такое! – проговорил сердито, сквозь зубы, Михаил Дмитриевич. – Что, есть у нас хоть какое-нибудь подкрепление? – обратился он к стоявшему тут же Куропаткину.

– Ничего нет! – отвечал последний. – Собравшаяся рота двинута на левый фланг против показавшихся там турок… Теперь собирается рота казанцев, но не готова еще. Ужасно медленно и тяжело: поодиночке ведь спускаются!..

– Ну, в таком случае, – обратился Скобелев решительно ко мне, – ведите меня к авангарду!

Я поехал вперед. За мною следовали Скобелев, Куропаткин, Баранок и десять человек казаков. Проехав некоторое расстояние, мы очутились на довольно открытой местности и попали под сильный неприятельский огонь. Такая цель, как дюжина всадников, была, конечно, довольно заманчива… Один из казаков сразу же был подстрелен, нам грозила та же участь…

– Ваше превосходительство, нам лучше здесь спешиться, – обратился я к генералу, опасаясь за его жизнь.

– Что вы глупости говорите, поезжайте вперед скорей! – отвечал с раздражением генерал.

Наконец мы доехали до левого фланга позиции батальона. Солдаты лежали на гребне горы, за кустами и складками земли, и изредка стреляли в неприятеля. Они посмотрели на нас как-то испуганно, безучастно.