Михаил Кутузов - Тактика победы

Нам тоже принесли по две салфетки, но без коленопреклонения. В комнате находилось до 50-ти человек, между ними был Босняк-ага, с которым великий визирь обращался, как мне казалось, довольно бесцеремонно. Сидели же только мы трое.

Нам подавали более 60-ти блюд, иные были превосходны: супы следовали за вареньем, жаркое за пирожным, без разбора и выбора. У нас не было ни ножей, ни вилок, только к супам и соусам подавались маленькие, черного дерева, ложки, украшенные бриллиантами и кораллами; для остальных блюд мы пользовались пальцами, и едва мы брали щепотку, как блюдо исчезало и заменялось другим. (Это была сцена из обеда Санчо Панса на острове Биратария).

Для питья нам давали шербет, род лимонада, очень вкусного, но они портили его, прибавляя туда розовой воды, особенно противной с мясом. Великий визирь не только сам не мог пить вина, но даже не смел подавать его у себя и нам. Ахмет объяснил мне это, прося извинить за то, что он нам не подал вина.

Перед и после обеда мы должны были омыть руки в большой серебряной посудине, куда был положен кусочек мыла, а великий визирь, омыв свои руки и бороду, причесал ее; затем нас надушили деревом алоэ и фимиамом и снова принялись за трубки и разговоры.

Во время обеда для нас был дан концерт – впрочем, было бы лучше, если бы его не было.

Я никогда не слыхал подобной дисгармонии: 10 громадных тромбонов и 20 маленьких, настроенные на разные тона, и 8 кларнетов составляли этот оркестр. Между тем надо было находить прелестной эту ужасную музыку, которая в продолжение часа драла нам уши. Великий визирь сожалел о потере регента, убитого или взятого Марковым. Да, это прискорбно, должно быть, он был талантливый человек!

Покинув визиря, я с таким же церемониалом был провожаем до моей лодки. По азиатскому обычаю, требующему делать подарки, визирь подарил мне прекрасного арабского коня и шаль для моей жены, извиняясь, что стоимость шали не особенно велика, так как у него при себе их осталось немного, зато все лучшие в лагере.

По возвращении моем в Бухарест я ему послал хорошую запряжку из шести русских лошадей.

Разговор, который я имел с этим оригинальным человеком, очень интересен. В немногих словах я объяснил ему смысл моей миссии, я ему сказал, что глубокое уважение и доверие, которые к нему питал главнокомандующий, заставили последнего просить его определить с ним одним условия мира, основанием которых я предложил р. Серет как границу.

Он подумал минуту и затем произнес свою знаменитую речь.

«Я тронут доверием и уважением Кутузова; мои чувства к нему есть и будут такие же, какие были и раньше; я его знал, еще когда он послом приезжал в Константинополь, и с тех пор я чувствую к нему самое искреннее расположение. Я люблю русских, мне пришлось быть у них пленником; я тогда был еще маленьким офицером, и они ко мне относились с поразительной заботливостью, интересом и даже уважением.

Если бы не проклятый этикет моего настоящего положения, который меня страшно стесняет, я бы просил Кутузова приехать в Журжево, где я бы его встретил. Тот же самый этикет мешает Кутузову приехать сюда. Мы могли бы встретиться посреди Дуная, в лодках, но это было бы комично, а во-вторых, то, что мы говорили, не было бы секретно.

Во всяком случае, Вы приехали ко мне, вы пользуетесь доверием Кутузова и заслуживаете моего. Я слышал о Вашей репутации и буду с Вами говорить откровенно. Вот мои взгляды. Стыдитесь, вы, которые обладаете у земного шара, воюете из-за нескольких вершков земли, которая вам даже не нужна (он был прав) и при каких обстоятельствах?

Когда вы должны ожидать нападения Наполеона, который увлек за собой половину Европы против вас! Я бы мог воспользоваться этими обстоятельствами, чтобы отказать заключить мир, что дает мне право притянуть к себе армию, которая вам очень нужна и может вас спасти (он был прав).

Я мог бы способствовать вашей гибели, продолжая жестокую и затруднительную для вас войну, но я смотрю дальше, спасая вас, мы спасаем самих себя, после вашей погибели (если бы это совершилось) сделаемся жертвами Наполеона мы [147], и я хочу предотвратить это двойное несчастье.

Без Испании, которая меня удивляет и которою я восхищаюсь, вы бы уже целый год воевали с Францией. В Европе только три государства остались самостоятельными: Англия, Россия и мы. Соединимся мы двое против нашего общего врага – всякая капля крови, пролитая нами в этом фатальном сражении, будет для Наполеона каплей яда.

Как вы не понимаете этого? Я вам отдаю Прут и ничего больше. Прут или война? Наши жертвы огромны; один Измаил вам много заплатил (он был все время прав), а вы имеете еще 4 крепости и одну чудную провинцию.

Вот условия мира, в остальных частностях мы легко сойдемся и обсудим их».

Я ничего не мог ответить на эту энергичную, умную, полную смысла речь. Я подумал только: меня страшит ум этого человека. Генерал Эссен, Пизани и я не могли в себя прийти от удивления, услыхав этого бывшего матроса, пирата, без образования, не умеющего ни читать, ни писать, решающего важнейшие политические вопросы Европы так сознательно и логично.

Я думал сначала, что Пизани составлял фразы, но он переводил слово в слово, и я заставил его повторять каждую фразу.

Речь этого визиря, достойная знаменитейших дипломатов Европы, произвела глубокое впечатление на Кутузова, когда на следующий день я приехал отдать ему отчет о моей поездке. Он мне сказал, что, не питай он ко мне такого доверия, он не поверил бы этому чуду. «Садитесь к этому столу, – продолжал он, – и напишите слово в слово ваш разговор с великим визирем». Я исполнил его приказание, затем он взял перо и собственноручно написал императору Александру письмо, при котором отправил мою записку.

Я почти уверен, что это письмо Кутузова имело громадное влияние на мир, который он имел счастье заключить до приезда Чичагова, но это влияние некоторое время не обнаруживалось.

Кутузов просил меня снова поехать в Рущук, предупредить визиря, что он уведомил о его предложениях императора и надеется в скором времени обрести благоприятный ответ.

Я вторично отправился в Рущук, в сопровождении генерала Турчанинова. При втором свидании с великим визирем я был принят с таким же церемониалом, как и в первый раз. Меня угостили такою же музыкой, я так же обедал с великим визирем но разговор не был веден только о политике – мы говорили о военном деле, и его признания (быть может чересчур искренние) из уст великого визиря) меня бы сильно удивили, если бы я не знал, что он партизан-фанатик новой системы регулярного войска.

Он мне жаловался на состав и на дисциплину своих войск. Какая чудная организация в вашей армии! Какая редкая иерархия подчиненности (субординации)! Кутузов передает Вам приказания, Вы их передаете Эссену, Эссен следующему, и все идет, как следует, а я? Я, великий визирь, должен быть во главе всех нападений, если только я хочу, чтобы мои люди дрались бы.