Яков Нерсесов - Гений войны Кутузов. «Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву»

Нетронутой оставалась лишь прославленная наполеоновская гвардия: 18 862 отборных бойца (11 562 штыка, 4000 палашей и сабель, 3300 артиллеристов, саперов и гвардейский морской экипаж).

Смогли бы эти 15 с половиной тысяч элитных пехотинцев и кавалеристов (артиллеристы, саперы и моряки в лобовую атаку бы не пошли) радикально изменить ситуацию на поле боя с противником, который с самого утра стоял насмерть и продолжал это делать, несмотря на чудовищный натиск и колоссальные потери?! Споры вокруг обязательности ввода в дело наполеоновской гвардии ведутся до сих пор! Но тогда все решал Наполеон!

Наполеон все видел, все понял. Будучи в душе и по призванию артиллеристом, причем артиллеристом от Бога, он принял единственно рациональное решение продолжать делать то, что у него в тот день получалось лучше всего: валить русских солдат, мужественно стоявших на своих позициях как «стойкие оловянные солдатики», артиллерийским огнем.

Лишь 80 орудий Сорбье из гвардейского резерва выдвинулись ок. 7 часоввечера по приказу Наполеона – «…видите, как они хотят этого, так пусть получат!» – впереди деревни Семеновское и стали поливать компактные каре русских гвардейцев, прикрывавших свой истерзанный левый фланг. Сорбье был профессионал экстра-класса, и гвардейские полки русских получили сполна. Неприятельские ядра, как прямым попаданием, так и излюбленным среди французских артиллеристов рикошетом, пропахивали в их рядах целые просеки, бомбы и гранаты рвали их в клочья, а картечь не позволяла им перейти в контратаку на изрыгавшие смерть неприятельские батареи.

Эти отборные бойцы – Слава и Гордость русской армии (поредевшие и окровавленные лейб-гвардии Семеновский, Преображенский, Измайловские, Литовский, Финляндский полки) – просто « Стояли и умирали!», как последний рубеж русской обороны на густо залитом кровью Бородинском поле. За три года до Ватерлоо русская гвардейская пехота показала наполеоновской гвардии, как гвардия умирает, но не сдается. Правда, французы назвали это на свой лад… «самоубийством» русской гвардии.

Рассказывали, что около 10 часоввечера неутомимый Мюрат в последний раз обратился к императору, прося обрушиться на русские позиции со свежей гвардейской кавалерией, но получил такой жесткий отказ, что счел за благо ретироваться до утра следующего дня.

Французские генералы и маршалы были недовольны своим императором. Мюрат говорил, что не узнавал его весь день, Ней – что Наполеон забыл свое ремесло. Поняв, что вся эта кровавая бойня оказалась бесполезной, «храбрейший из храбрых» потерял самообладание и, как лунатик, побрел прочь с поля боя. А пасынок Бонапарта и вовсе заявил о нерешительности, проявленной императором в решающий момент сражения.

…Кстати, интересное совпадение (или все же закономерность?), начиная с 1807 года в нескольких важнейших сражениях – отчасти при Прейсиш-Эйлау, в чем-то при Ваграме и особенно при Бородино, Наполеон был непохож на себя самого прежних лет. Если при Эйлау ему подфартило и он отделался «ничьей», при Ваграме он сумел-таки, как говорят шахматисты, «на флажке» дожать эрцгерцога Карла, при Бородино он весь день упорно ломился «в закрытые ворота», но так и не смог дожать порядком обескровленного противника, то при Ватерлоо все попытки фронтально раздавить «стойких оловянных солдатиков» герцога Веллингтона и вовсе закончились катастрофой. «Бонапартисты» склонны объяснять неудачи Бородино и Ватерлоо серьезными недомоганиями Бонапарта именно в эти дни (приступы геморроя, проблемы с мочевым пузырем и т. п.) и стечением целого ряда субъективно-объективных обстоятельств. Как признавался сам Наполеон, для «войны нужно здоровье», а «после тридцати начинаешь терять способность вести войну»! Определенная доля истины в их доводах, несомненно, есть. Но «наполеоноведы» парируют: «Когда противник, несмотря ни на что, стоял насмерть, а у Наполеона не было серьезного превосходства в силах, то ему нередко не удавалось добиться положительного результата!»…

Конечно, можно было объяснять нежелание Бонапарта ввести в бой свою гвардию либо его вялостью, либо его болезнью, либо даже страхом от обходного маневра кавалерии Уварова и Платова! Можно ли посчитать этот шаг ошибкой?!

Вряд ли! Слишком многое было против подобного решения!

Во-первых, изрезанная местность не позволила бы наполеоновской гвардии провести атаку максимально стремительно, не подвергшись массированному огню подвижных батарей русских, превосходивших аналогичные у французов и скорострельностью, и калибром, и числом. На новых позициях за Семеновским оврагом у них было порядка 300 орудий, а за счет огромных резервов чуть ли не в половину всего своего артиллерийского парка Кутузов мог сконцентрировать на угрожаемом участке не менее 500 орудий!

Во-вторых, столь эффективная дальнобойная артиллерия Бонапарта, и так работавшая на пределе своей максимальной эффективности, уже не доставала до отошедших назад русских, а ее поддержка, как показал весь предыдущий ход боя, играла колоссальную роль в успехах наполеоновской армии на Бородинском поле.

В-третьих, на короткой дистанции перед самым соприкосновением атакующих и защищающихся эффективность русской артиллерии была выше.

В-четвертых, русские стояли как «стойкие оловянные солдатики», и, даже «повалив их», победы можно было не достичь! И вот почему! Его гвардии под огнем сотен очень эффективных на коротких дистанциях русских орудий пришлось бы «ломиться» на узком (2-километровом) участке фронта подобно плотно построенной античной фаланге! Атака этого элитного соединения, вероятно, еще больше расстроила бы ряды изнуренной, но непобежденной русской армии. Но вряд ли она утратила бы способность к сопротивлению в дальнейшем, а вот колоссальные потери, неизбежно понесенные наполеоновской гвардией в этой смертельной схватке, могли оказаться в будущем роковыми! В лучшем случае успех был бы частным – русских бы еще больше «подвинули» назад. В худшем – наполеоновскую гвардию повалили бы, прежде чем она успела бы подойти на дистанцию штыкового удара! Отчасти, похожая ситуация произошла спустя почти три года в финале роковой для Наполеона битвы при Ватерлоо.

…Тогда, видя, что приближается ночь, а успевшие-таки на поле сражения пруссаки из корпуса Цитена вот-вот начнут наседать, Бонапарт решил покончить с англичанами. В 7 часов вечера он пошел «ва-банк» и бросил в отчаянную атаку на измотанного и обескровленного Веллингтона не Старую гвардию , как это порой пишут, а лишь несколько оставшихся у него нетронутыми последних батальонов Средней гвардии, которые лишь официально считались частью Старой гвардии! Всего их набралось пять: 1-й из 3-го гренадерского полка, единственный из 4-го гренадерского полка, два из 3-го егерского полка и сократившийся после потерь при Линьи до батальона 4-й егерский полк. Вместе с их полковниками, генералами и маршалом Неем, под которым только-только убило четвертую лошадь (!) и снесло ядром голову его седьмому (!) адъютанту, под грохот барабанного сигнала «К атаке!!!» «ворчуны» двинулись в последнюю атаку на плато Мон-Сен-Жан!