Валентин Рунов - Гений войны Скобелев. «Белый генерал»

Средством к этому можно назвать: молодецкое слово молодца, музыку, песни и, наконец, поддержание уставного порядка, хотя бы ценою крови, но без предварительного пиления, ненавистного русскому солдату».

Таким образом, говоря о военном искусстве М. Д. Скобелева, нужно суммировать весь комплекс тех мероприятий, которые он проводил ради достижения победы в бою, начиная от повышения своих профессиональных знаний и заканчивая состоянием формы одежды солдат. Он жил в войсках и заботился о всех сторонах их жизни и быта. Он водил войска в бой и добивался побед. Уже этого достаточно для того, чтобы поставить генерала Скобелева в ряды крупнейших военачальников своего времени и детально изучать его военное наследие.

Безусловно, М. Д. Скобелев был сложной личностью, неоднократно вступал в конфликт с властью и далеко не всегда отзывался о ней положительно. Но не вызывает сомнения тот факт, что по своим убеждениям он был монархистом и искренне любил императора Александра II, при котором и сделал свою блестящую военную карьеру.

Отношения Михаила Дмитриевича к власти начали портиться после гибели Царя-Освободителя и восхождения на престол Александра III, который привел с собой многих новых людей, в том числе и недоброжелателей Скобелева. Этот период также связан с последствиями победы Скобелева в Ахалтекинской экспедиции, стремительным ростом его популярности в России и в мире, а также с личными амбициями генерала. Именно тогда Михаил Дмитриевич и начал допускать некоторую вольность в своих суждениях, которую в последующем советские историки пытались возвести в ранг протеста против самодержавного строя.

Художник В. В. Верещагин вспоминал, как однажды во время дружеской вечеринки присутствовавший на ней М. Д. Скобелев стал свидетелем разговора на политические темы.

«Сначала говорили о «хозяине» или – почему-то – «дворнике» Александре III и отзывались о нем нелестно, потом речь зашла о внутреннем положении России. Все сходились на том, что «самодержавие роет себе могилу». Один только Воронцов делал вид, что настроен оптимистически.

После разъезда большинства гостей Скобелев, по привычке меряя шагами кабинет и теребя баки, возмущенно проговорил:

– Пускай себе толкуют! Слыхали уже эту песню! А все-таки в конце концов вся их лавочка полетит тормашками вверх… Полетит, – смакуя каждый слог, повторил он. – И скатертью дорога. Я, по крайней мере, ничего против этого лично иметь не буду.

– Полетят, полетят, – ответил Дохтуров, – но радоваться этому едва ли приходится. Что мы с тобой полетим вместе с ними, еще полбеды, а того смотри, и Россия полетит…

– Вздор, – прервал его Скобелев, – династии меняются или исчезают, а нации бессмертны.

– Бывали и нации, которые как таковые распадались, – заметил Дохтуров. – Но не об этом речь. Дело в том, что, если Россия и уцелеет, мне лично совсем полететь не хочется. И не лежат, никто не велит.

– Как не велит? Я враг всяких революций, – сказал Дохтуров. – Я верю только в эволюцию и, конечно, против революции буду бороться, и кроме того, я солдат и как таковой буду руководствоваться не моими симпатиями, а долгом, как и ты, полагаю.

– Я?! – почти крикнул Скобелев, но одумался и спокойно, посмеиваясь в усы, сказал: – В революциях, дружище, стратегическую обстановку подготовляют политики, а нам, военным, в случае чего предстоять будет одна тактическая задача. А вопросы тактики, как ты сам знаешь, не предрешаются, а решаются во время самого боя, и предрешать их нельзя».

На основании этого диалога отдельные исследователи делают вывод, что Скобелев понимал неизбежность революции, гибели самодержавия и желал этого. Но людей с таким настроением тогда в России было немало. Скобелев же отличался от них тем, что он, как верно подчеркивал Победоносцев, мог не только говорить, но и действовать.

И это понимали многие. Главная черта Скобелева как руководителя была в том, что он мог решать большие задачи от начала до конца, и эту решимость, не спросив самого Михаила Дмитриевича, чисто механически переносили с военной на политическую плоскость. О решимости Скобелева писал тот же Врангель: «Не умри он преждевременно, он сыграл бы, конечно, решительную роль».

О революционных настроениях Скобелева писал и известный «князь-бунтовщик», революционер-анархист П. А. Кропоткин: «Из сообщений Лорис-Меликова, часть которых была обнародована в Лондоне приятелем покойного (см. «Конституция Лорис-Меликова», лондонское издание Фонда вольной прессы 1893 г.), видно, что, когда Александр III вступил на престол и не решался созвать Земских выборных, Скобелев предлагал даже Лорис-Меликову и графу Игнатьеву… арестовать Александра III и заставить его подписать манифест о конституции. Как говорят, Игнатьев донес об этом царю и таким образом добился назначения себя министром внутренних дел».

Правда, в указанном Кропоткиным издании названного им материала нет, на что исследователи давно обратили внимание. Также не внушает доверия и сообщение о доносе Игнатьева. В то время раскрытие царю замысла Скобелева грозило бы ему очень серьезными последствиями, во всяком случае, о продолжении его службы не могло бы быть и речи.

В то же время нельзя исключить того, что Скобелев был сторонником введения в России конституции. Исследователи ссылаются на письмо, которое после Февральской революции 1917 года направил в редакцию журнала «Голос минувшего» Ф. Дюбюк, однокашник Скобелева по академии Генерального штаба. Он утверждал, что правительство Александра III, уверившись в том, что М. Д. Скобелев замышляет сделать переворот и свергнуть династию Романовых, приняло против него чрезвычайные меры.

Имеется еще один документ, это – хранящееся в отделе рукописей Российской государственной библиотеки письмо в редакцию газеты «Утро России» отставного генерал-лейтенанта К. Блюмера. В нем он, возражая Л. Ф. Снегиреву, пытавшемуся в статье о смерти Скобелева представить его в качестве «монархиста», и при этом, как свидетель, близко общавшийся со Скобелевым во время двухмесячного пребывания небольшого летучего отряда на персидской границе, ссылается на многочисленные личные с ним беседы. По его словам Скобелев, «считая себя как бы в своем семейном кругу, говорил на разные политические и патриотические темы без особого стеснения. Помню, например, как он однажды довольно недвусмысленно дал понять, что считает ненормальным положение России, как славянской державы, под скипетром немецкой династии».

Эта мысль, очень характерная для Скобелева, уже известна. Более принципиально следующее сообщение Блюмера. «Скобелев, – писал он, – был предан личности Александра II, но это нисколько не отражалось на его политических убеждениях. Отношения же его к новому императору вскоре выяснились в отрицательную сторону, а когда стало окончательно определяться реакционное направление правительства последнего, то Скобелев попытался составить заговор с целью арестовать царя и заставить его подписать конституцию. Как видно, монархизм, да еще «par excellence», «белого генерала» мало отличался от политических убеждений его однофамильца, нынешнего министра труда».