Макс Хейстингс - Вторая мировая война. Ад на земле

Подкрепления прямо с паромов бросали в бой. Командующий 62-й армией генерал Василий Чуйков повторял: «Время – кровь». Взрывы бомб и снарядов, треск выстрелов, уханье минометов не смолкали ни днем, ни ночью. Чуйков рассказывал: «Бойцы, подходя сюда, говорили: “Ну, подходим к аду”. А пробыв день-два, говорили: “Нет, тут в десять раз страшней и хуже, чем в аду”» 19. Молодая женщина, санитарка, признавалась: «Мы войну себе совсем не так представляли» 20. Они воображали, что там все в огне, дети плачут, бегают бездомные кошки, но в Сталинграде все оказалось намного страшнее. Девушка прибыла в Сталинград вместе с группой подруг из Тобольска – очень немногие из них уцелели.

Русские солдаты наконец-то смогли проявить свои лучшие качества в рукопашном сражении. Здесь не было места для стремительного наступления танков, для хитроумных маневров. Немецкие солдаты изо дня в день шаг за шагом пробивали себе путь к Волге, сквозь завалы разрушенных домов, в которых, голодая, замерзая, ругаясь на чем свет стоит, сражались и погибали русские. На теле убитого защитника Сталинграда нашли письмо, написанное дочкой: «Я без вас шибко скучаю. Приезжайте хоть один час на вас посмотреть. Пишу, а слезы градом льются. Писала дочь Нина» 21.

Чуйков описывал Василию Гроссману положение: «Самое тяжелое чувство: где-то трещит, все грохочет, посылаешь офицера связи, и его убивает. Вот тогда весь дрожишь от напряжения» 22. 2 октября на штаб Чуйкова обрушился поток горящей нефти из находившихся поблизости баков, в которые угодили немецкие бомбы. Столб огня и дыма высотой в сотни метров взметнулся к небу, погибло 40 офицеров штаба. На тракторном заводе продолжался бой насмерть: покрытые копотью, измученные, полуголодные бойцы пытались не пропустить сквозь развалины немецкие танки. На какой-то момент советский плацдарм на западном берегу Волги съежился до нескольких сотен метров.

Русские сражались с самоотверженностью, стимулируемой, как обычно, страхом: за отступление без приказа расстреливали на месте. Василий Гроссман писал: «В эти тревожные дни, когда гром сражений слышен на окраинах Сталинграда, когда по ночам видны высоко над головой зажигательные ракеты и бледно-голубые лучи прожекторов шарят по небу, когда на улицах города появились первые изуродованные шрапнелью грузовики, везущие раненых и пожитки отступающих штабов, когда передовицы возвестили о смертельной опасности для страны, страх проник во многие сердца и многие взгляды устремились на тот берег Волги». Гроссман, конечно же, подразумевал, что люди хотели бы вырваться из котла на восточный берег. Но попытка спастись обходилась недешево: 13 500 солдат было расстреляно под Сталинградом по обвинению в трусости или дезертирстве, а многих просто убили на месте. 23 сентября Берия, как обычно, докладывает (и такие рапорты он подавал ежедневно), что за истекшие сутки блокирующие отступление войска НКВД задержали 659 человек: «семь трусов и один враг народа» 23были расстреляны перед их отделениями. Еще 24 человека остаются под арестом, в том числе «один шпион, три изменника родины, восемь трусов и восемь врагов народа».

Паулюс много раз атаковал, но сил для прорыва у него не хватало. Хитроумных маневров никто в ход не пускал, все сводилось к сотням ежедневных смертельных схваток между немцами и русскими, и обе стороны терпели одинаковые лишения. Спасаясь от налетов вражеской авиации, Чуйков старался развернуть свои войска вплотную к противнику. Бомбардировки уничтожили город, но – как предстояло убедиться и союзникам – руины создают серьезное препятствие на пути танков и оборонять их удобнее, чем целые здания и свободные улицы. Солдаты были все время голодны, все время мерзли. Огонь минометов и прицельные выстрелы снайперов грозили смертью при любом неосторожном движении: многие погибли, когда подбирали оружие и боеприпасы или стояли в очереди к полевой кухне. Погибали и женщины. Чуйков горячо воздавал должное их заслугам – они служили в армии регулировщицами, санитарками, машинистками, зенитчицами.

Ледяной ветер докрасна обжигал лицо. Каждый день случались кризисы местного значения, а по ночам русские успевали доставить с другого берега ровно столько подкреплений, чтобы удержать свой крохотный плацдарм. В газетах ради пропаганды расписывали героические подвиги сталинградцев: например, у матроса Панайко в руках загорелась бутылка с коктейлем Молотова, он весь вспыхнул огненным факелом. Обреченный моряк сделал несколько шагов навстречу немецкому танку, бросил вторую бутылку в решетку радиатора и рухнул на танк сам, так что огонь поглотил и героя, и вражескую машину. Порой такие истории выдумывались, но по большей части это была правда. «Мужество здесь, как зараза трусости в других местах» 24, – писал Василий Гроссман. Сталин отдал простой, всем понятный приказ: оборонять город до последнего человека.

Гитлеру не повезло еще и в том, что это сражение как нельзя лучше соответствовало инстинктам Красной армии. Офицер мотопехоты писал: «Две недели мы сражались за один-единственный дом; били из минометов и пулеметов, пустили в ход гранаты и штыки. Линия фронта проходила по коридору между выжженными комнатами. Улицы измеряются не в метрах, а в трупах. Сталинград перестал быть городом – днем это огромное облако обжигающего, слепящего дыма, огромная топка, где непрерывно пылает пламя. А когда наступает ночь, одна из этих палящих, кровавых, воющих ночей, псы бросаются в Волгу и плывут на тот берег. Им слишком страшно оставаться на ночь в Сталинграде. Животные бегут из этого ада, крепчайшие камни недолго его выдерживают, одни только люди еще терпят».

Но хотя битве, которую вел Чуйков, придавалось ключевое значение, и в других местах растянувшегося на сотни километров фронта всю осень и зиму продолжались сражения, унесшие в итоге больше жизней, чем битва под Сталинградом. «Здравствуйте, дорогая моя Маруся и дочка Таня! – писал домой комиссар партизанского отряда Павел Калитов. – Сообщаю вам, что я пока жив и здоров. Мы все еще на том же месте, в верховьях реки Шелонь. Немцы двинули на нас танки, самолеты, артиллерию и минометы. Наши партизаны сражаются как львы. Вася Буков 7 июня застрелил из винтовки пятнадцать фрицев. Сладить с ними трудно, потому как у них полно боеприпасов. Мы полностью зависим от местных жителей, и они нам хорошо помогают. Немцев много, а нас мало, вот и приходится спать по 2–3 часа в сутки, не более. Вчера я после боя ходил в баню и припомнил, как в мирное время после бани выпьешь, бывало, стакашек водки и отдохнешь, а в выходные еще и на рыбалку. Как поживает твоя сестра Шура? Отъелась ли она у нас после ленинградского голода? – И заканчивает на оптимистичной ноте: – В этом году фашисты сражаются уже не так браво, как в прошлом» 25.