Макс Хейстингс - Вторая мировая война. Ад на земле

Исход гражданского населения на запад и юг продолжался и днем, и ночью. «Тихо, не включая фар, машины продолжали двигаться рядами, – писала Ирен Немировски, – чуть не лопаясь от пожитков и мебели, колясок и птичьих клеток, чемоданов и корзин с одеждой, и у каждой на крышу был прочно привязан матрас. Словно горы, состоящие из хрупких подпорок, они двигались как бы и не силой мотора, а увлекаемые собственным весом» 41. Описала Немировски и трех мирных жителей, погибших под бомбежкой: «Тела разорвало в клочья, но по какой-то случайности лица остались не задеты. Обычные, угрюмые лица с застывшей гримасой недоумения, как будто люди пытались в последний момент понять, что же с ними происходит: они же не созданы для гибели в бою, господи боже, они же не созданы, чтобы вот так умереть!» 42

Британский пилот-истребитель Пол Ричи видел, как немецкая бомба упала на крестьян, трудившихся в поле: «Мы нашли их среди воронок. Старик лежал ничком, тело гротескно искривлено, одна нога оторвана, из огромной раны пониже затылка ручьем текла на землю кровь. Рядом лежал его сын. Ближе к изгороди я нашел останки третьей жертвы – насколько в этом можно было признать останки человека: это были какие-то ошметки тряпок, ботинка и превратившиеся в щепки кости. Рядом с разбитой бороной лежало пять раненых коней – мы их пристрелили. Воняло взрывчаткой и дымом» 43.

В эти дни, когда европейцы еще только-только начинали расставаться с иллюзиями, британские пилоты с ужасом видели, как Messerschmitt расстреливают из пулеметов беженцев. В общей мешанине Ричи столкнулся с товарищем-пилотом: «Навидавшийся всякого, Джонни нехотя признал: “Они – засранцы”. На том и кончилась наше представление о рыцарственном противнике» 44. Рядовой Эрни Фарроу из Второго норфолкского полка Британской армии, также ужасался при виде учиненной воздушными рыцарями Геринга бойни: «На дороге повсюду валялись мертвые, без рук, без головы, валялась и убитая скотина, были там совсем маленькие дети, были и старики. Не один-два, а сотни убитых. Мы не могли останавливаться и расчищать дорогу, мы гнали грузовики прямо по ним, сердце разрывалось» 45.

Правительство Рейно временно укрылось в Шато де Шиссэ на Луаре. Там любовница премьер-министра Элен де Порт указывала подъезжавшим места на парковке, облачившись в красный халат поверх пижамы. Именно страстный натиск любовницы побудил премьера подписать перемирие. После гибели де Порт в аварии Рейно с сожалением писал: ее «сбило с толку желание быть заодно с молодыми, противопоставить себя евреям и старым политикам. Но она думала, что тем самым помогает мне» 46. Эти настроения разделяли многие французы. В Сюлли-сюр-Луар багровая от возбуждения и гнева женщина орала перед церковью на французского офицера: «Что вы, вояки, сделали, чтобы положить конец войне? Хотите, чтобы нас всех перерезали вместе с детьми? Почему вы все еще сражаетесь? Уж этот мне Рейно! Доберись я до него – глаза бы вырвала негодяю!» 47

А в штаб-квартире вермахта царило ликование. Генерал Эдуард Вагнер 15 июня писал: «Пусть будет занесено в историю наших дней и историю мира, как [начальник генштаба вермахта Франц] Хальдер, сидя перед картой с масштабом 1:1 000 000 сантиметром вымеряет расстояния и уже разворачивает войска на том берегу Луары. Сомневаюсь, чтобы сочетание холодного рассудка и горячего энтузиазма [генерала Ханс фон] Зеект когда-либо прежде находило столь блестящее выражение, как в генеральном штабе при нынешней кампании. И вопреки всему следует воздать честь фюреру, ибо только его решимость привела к такому исходу» 48.

Вечером 12 июня Вейган предложил просить о перемирии. Рейно хотел сформировать вместе со своим кабинетом министров правительство в изгнании, но маршал Филипп Петен отверг эту идею. 16-го Рейно убедился, что большинство министров выступают за капитуляцию, и отказался от своего поста в пользу Петена. Наутро маршал обратился по радио к французскому народу: «С тяжелым сердцем я говорю вам сегодня о необходимости прекратить борьбу». Мало кому из французских солдат хотелось жертвовать своей жизнью на поле боя после такого заявления.

И все же отважные, пусть и тщетные, попытки сопротивления еще случались. Под Шатонефом упорно удерживал свои позиции пехотный батальон. Другой случай стал национальной легендой: когда колонны беженцев и дезертиров переправлялись через Луару, начальнику французского кавалерийского училища в Сомюре, старому боевому ветерану полковнику Даниэлю Мишону было велено прикрывать мосты силами 780 кадетов и инструкторов. Полковник собрал их всех в сомюрском театре и объявил: «Господа, от училища требуется принести себя в жертву. Франция полагается на вас!» Один из кадетов, Жан-Луи Дюнан, бросивший ради военного обучения архитектурную школу в Париже, восторженно писал родителям: «Я с нетерпением жду битвы, как и все мои товарищи. Нам предстоят в сто раз худшие испытания, но я встречу их с улыбкой» 49.

Мэр города уже потерял на поле боя сына-солдата. Он знал, что Петен готовит капитуляцию, и заклинал Мишона не превращать в арену сражения старинный Сомюр. Полковник презрительно отмахнулся: «Я получил приказ защищать город. На карту поставлена честь училища». Он отослал в тыл 800 коней, а кадетов распределил небольшими отрядами, каждый во главе с инструктором, по 40-километровой линии фронта – в тех местах, где возможно было переправиться через реку. Рядом с кадетами стояли несколько сотен новобранцев из алжирской пехоты и сколько-то отбившихся от своих подразделений солдат; в помощь им прислали горсточку танков. Около полуночи 18 июня, когда передовые отряды немецкой кавалерийской дивизии под командованием генерала Курта Фельдта приблизились к Сомюру, их встретил шквал огня. Немецкий офицер в сопровождении пленника-француза выступил вперед, размахивая белым флагом и пытаясь вступить в переговоры, – в них стали стрелять и бросать гранаты, обоих парламентеров убили. Тогда германская артиллерия принялась обстреливать Сомюр, а по всей линии обороны там и сям вспыхивали ожесточенные локальные схватки.

Оборонявшиеся являли примеры мужества, которые еще лучше запомнились благодаря сознательной игре на публику. Кадет Жан Лабуз выразил сомнение в разумности приказа держаться до последнего: «Мы готовы умереть, но ради чего?» – и офицер (которому тоже вот-вот предстояло погибнуть) ответил: «Мы гибнем не зря. Мы все умрем за Францию». Другой офицер, под Милли-ле-Мегон, в полночь поднял с постели сельского священника и велел ему дать напутствие кадетам, перед тем как они пойдут на смерть, – 200 человек успели принять причастие в сумеречной деревенской церкви, прежде чем вновь разгорелся бой. Французы взорвали под Сомюром мосты и 19-го, а также 20 июня пресекали неоднократные попытки немцев переправиться через Луару на лодках.