Макс Хейстингс - Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

8-я армия Гинденбурга готовилась нанести один из величайших ударов в военной истории, тогда как западные союзники России проявляли крайнее невежество и удивительную самоуверенность относительно происходящего. 24 августа военный корреспондент The Times сообщил британским читателям: «На Восточном фронте все по-прежнему идет хорошо». Передовица уверяла: «Не успеет Германия оглянуться, как русские войска хлынут на ее территорию». Однако именно в этот день состоялось первое сражение, вошедшее в историю как Битва при Танненберге, хотя на самом деле основные бои разыгрались в нескольких километрах от селения. Поначалу немецкий и русский корпус сошлись лоб в лоб. Людендорф, прибыв в местный штаб, отдал командиру патетический приказ «держаться до последнего человека», чтобы выиграть время, за которое успеет подойти левый фланг Гинденбурга. Поэтому немцы и русские изматывали друг друга весь день, и войска Самсонова снова и снова бросались в атаку на открытой местности, стремясь прорвать оборону.

К вечеру еще не привыкшим к тяжелым потерям войскам кровопролитие показалось катастрофическим: один российский полк лишился девяти ротных из 16; в одной роте из 190 человек дожили до конца дня лишь 70, среди которых не осталось ни единого офицера. И все же под вечер немцы отступили. Самсонов ликовал: враг, как ему представлялось, снова бежал перед российской мощью. На следующее утро, окрыленный радужными надеждами, он приказал армии продолжить наступление, не ведая, что немцы накануне сдали позиции лишь для того, чтобы выровнять соседние корпуса. И когда 25 августа солдаты Самсонова двинулись в атаку, их колонны встретил шквальный огонь с трех сторон. К наступлению темноты немцы уже знали, что добились значительного результата, но понимали, что победа пока не окончательная. Гинденбург крепко спал, Людендорфу нервы не давали спать вообще.

26 августа правый фланг Самсонова, возобновив наступление, угодил под разрушительный артиллерийский и стрелковый огонь двух немецких корпусов. Однако вечером ужин в штабной столовой Гинденбурга прошел в гробовом молчании. Поступило тревожное сообщение: армия Ренненкампфа идет на подмогу Самсонову, грозя переломить ход битвы, навалившись на немецкий фланг или тыл. Людендорф в ярости катал хлебный мякиш по столу. Потом вдруг потребовал личного совещания с Гинденбургом. Старый генерал тем вечером принес немалую пользу, усмирив бурю в душе подчиненного. Наконец пришли вести, опровергающие сообщение о подходе Ренненкампфа, – 1-я армия не двигалась с места. Потрепанные войска Самсонова оставались сражаться в одиночку.

27 августа принесло новые тревоги в штаб 8-й армии. Почтовые служащие из расположенного в глубоком немецком тылу Алленштайна сообщили по телефону, что в город вошли русские {579}. Царские солдаты, ни разу не казавшие носа дальше своей деревни, пораженные размерами Алленштайна, озирались в полной уверенности, что уже дошли до Берлина. Долго глазеть им не дали. Штаб Гинденбурга поспешно развернул подкрепление, следующее поездами через Алленштайн, затем продолжил громить самсоновскую армию. В этот день, 27 августа, жестокая расправа ждала левый фланг русских.

Танненберг иногда называют «счастливой случайностью», поскольку генерал Герман фон Франсуа, получивший от Людендорфа приказ ударить по левому флангу русских, не успевал занять предназначенные для него позиции, так как войска были измучены долгим переходом к полю боя. В результате, когда его корпус наконец вступил в битву, он оказался позади самсоновского тыла и смог завершить окружение. Немцы причислили Франсуа к главным героям битвы. Один из его полков, собрав в батарею весь наличный арсенал автоматического оружия в виде шести максимов, стрелял дружными залпами по смешавшимся рядам русских. Вскоре немцы увидели взметнувшиеся на винтовках и палках белые флаги – первые из тысяч таких же символов капитуляции, которые вскоре покроют все огромное поле боя.

Под Уздау прусская 41-я пехотная дивизия взяла вражеские позиции штурмом на открытой местности и после ожесточенной рукопашной отбросила войска противника назад. Только потом они выяснили, что разгромили 85-й Выборгский пехотный полк, почетным полковником которого был сам кайзер. В тот день русские испытали на себе новый способ «беспокоящих действий», когда на польский тыловой лагерь в Остроленке сбросили бомбы с дирижабля. К Самсонову постепенно приходило страшное осознание надвигающейся катастрофы. Однако в штабе 8-й армии пока отказывались верить в такую огромную удачу: в пятницу, 28 августа, настроение Людендорфа и его подчиненных омрачили донесения, что ряд атак захлебнулся, встретив отчаянный отпор русских, и несколько немецких частей даже сдались. Лишь в 4 часа дня пришли вести о том, что корпус Франсуа прорывается через тыл русских, сея ужас и провоцируя массовую капитуляцию. Только тогда немецкие генералы позволили себе возликовать, уверившись, что до большой победы рукой подать.

Начальник самсоновского штаба Постовский отправил в тыл британского военного атташе Альфреда Нокса, заявив: «Положение серьезное, и иностранцу не след видеть наше плачевное состояние» {580}. Самсонов признался Ноксу, что армия отступает в беспорядке, добавив загадочно, что будущее ему неведомо, «однако даже если случится худшее, на конечном исходе войны оно не скажется» {581}. Вскоре после этого немцы нанесли последний сокрушительный удар по центру русских. Остатки 2-й армии начали хаотично отступать к польской границе. Свыше половины из 230 000 самсоновцев были убиты, ранены или взяты в плен; три атаковавших корпуса разбиты. Трупами были усеяны многие километры цветущих полей дикого люпина.

Десятки тысяч ошарашенных русских под Орденсбургом и Ниденбургом оказались прижаты к озерам, блуждали по лесам и искали брод через реки. Разбитая армия распалась на разрозненные части, каждая из которых в отчаянии самостоятельно пыталась оторваться от неослабевающего преследования немцев. Гинденбург получил согласие кайзера назвать победоносное сражение Битвой при Танненберге. И хотя само селение находилось несколько в стороне от поля боя, название несло подходящие исторические ассоциации. Именно там в 1410 году рыцари Тевтонского ордена потерпели поражение от рук поляков и литовцев. Теперь немцы взяли реванш.

Макс Гофман изобразил удивление, получая Железный крест за собственный вклад: «Даже не представлял, что можно заслужить прекраснейшую из военных наград, сидя на телефоне» {582}. Однако затем он решил не умалять своих заслуг: «Должен же кто-то был сохранить хладнокровие, чтобы, не зная пощады и стремясь лишь к победе, преодолевать препоны и трудности». 31 августа Гофман объезжал поле битвы вместе с генералом графом Доной. У конечной станции железной дороги, где тысячи русских пленных ожидали посадки в зарешеченные вагоны, Дона спросил Гофмана: «Сколько же у нас пленных?» По прикидкам Гофмана выходило 30–40 тысяч, Дона считал, что максимум 20 000. Тогда Гофман предложил Доне пари: марку за каждого пленного сверх (или ниже) предполагаемых 20 000. Если бы Дона не отказался, Гофман мог бы озолотиться: по окончательным подсчетам немцы взяли в плен 92 000 человек и захватили 350 орудий.