Макс Хейстингс - Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

13 октября немцы вошли в Лилль, распевая «Стражу на Рейне» под аккомпанемент полковых оркестров, и опешили, увидев как ни в чем не бывало громыхающие рядом трамваи. Жоффр впоследствии затаил на британцев обиду за потерю этого крупного промышленного центра: если бы железные дороги не были заняты удовлетворением их прихоти, французы могли бы подтянуть подкрепление и отстоять Лилль. Однако это маловероятно, а экспедиционные войска прибыли на север как раз вовремя, чтобы внести существенную лепту, хотя главнокомандующий об этом даже не подозревал. Сэр Джон в очередном оптимистическом порыве убедил себя, что немцы на северо-западе Бельгии слабы, а значит, его три корпуса смогут, проведя стремительное наступление, захватить Брюгге и двинуться к Генту.

Помимо иллюзий армия полнилась слухами. Один из дивизионных командиров Френча Чарльз Монро, который мог бы проявлять поменьше наивности, утверждал с уверенностью: «Крупное российское подкрепление уже в пути, русские высадились на севере Англии». Младший офицер Лайонел Теннисон, 11 октября заглянувший краем глаза в газету, высказывался осторожнее: «Мы слышали, что Антверпен сдан, но французы и русские по-прежнему одерживают победы. Об этом сообщают теперь так часто, что уже перестаешь верить» {973}. Однако бурный оптимизм главнокомандующего британскими экспедиционными войсками разделяли и журналисты – завсегдатаи парижского Café Napolitain, излюбленного места для обмена сплетнями. Корреспондент New Statesman сообщал с террасы: «Месяц назад всеми владело уныние и озабоченность, сегодня же все радуются. В воздухе витает запах победы. Нет, мы не склонны торжествовать преждевременно, однако невольно проникаешься мыслью, что все идет на лад» {974}.

На самом же деле немцы сосредоточивали к северу от реки Лис – на пути экспедиционных войск – более пяти корпусов. Фалькенхайн формировал еще одну новую армию – 4-ю, под командованием герцога Вюртембергского, которой предстояло сражаться по правую руку от кронпринца Рупрехта. Многие части этой армии набирались из едва обученных резервистов под командованием старых ветеранов. В октябре в одном из таких полков командира и всех трех батальонных скосили вовсе не ранения, а обычные болезни. Некоторые из этих «пенсионеров» ничего не смыслили в современных военных действиях, а зеленые юнцы еще не набрались опыта. Снаряжение во всех формированиях было никудышным: несколько частей получили форму и амуницию образца 1871 года, не хватало лопат и полевых кухонь. К отчаянию артиллеристов, мало кто из них представлял, как управлять орудийной упряжкой. Однако немецкая армия в данном случае брала числом, наваливаясь массой на союзные войска.

Новое наступление в Бельгии по-настоящему началось 18 октября, когда армия Вюртемберга ударила по бельгийцам вблизи побережья Ла-Манша. Немцы повторили прежние тактические просчеты французов. Так, по рассказу об одной из атак 20 октября, капитан Ганс фон Вицингероде ринулся в атаку верхом: «Размахивая саблей, он не единожды посылал вперед своих солдат». Итог закономерен: Вицингероде упал, прошитый несколькими пулями. Брошенный на нейтральной полосе под холодным осенним дождем, он пролежал там шесть дней и ночей, прежде чем его подобрали и доставили в санитарный пункт, где он, увы, скончался.

Утром 23 октября Шарль Стайн вместе с другими бельгийскими гренадерами заметил подбирающихся немцев. Обороняющиеся молча заняли огневые позиции и затаились. Подобравшись на 300 м, «они все дружно вскочили и ринулись на нас, вопя, словно младенцы, у которых режутся зубы. Но в этот же момент запели наши пулеметы и винтовки, и мы с радостью увидели, как многие немцы падают, а остальные бегут прочь со всех ног» {975}. Среди тех, кто погиб в тот день у Диксмейде, был и Петер Кольвиц, сын художницы, который в августе так радовался, возвращаясь с норвежских каникул служить отечеству.

Однако наступление постепенно продвигалось: к 24 октября немцы перебрались через Изер. Бельгийский военный Эдуард Бер, ветеран Антверпена, смотрел на поток беженцев из города Малин: «Все население спасалось бегством от варваров. Скорбный кортеж несчастных, везущих в телегах жалкий скарб – драгоценную память о доме, спасая его от уничтожения! Вереница матерей, прижимающих детей к груди, чтобы защитить от холода, и дети постарше, цепляющиеся за юбки. Вереница стариков, часто больных, которых поднял с постели только страх перед врагом. Что до нас, верных солдат родины, мы зачастую вынуждены гнать этих людей с дороги, по которой они совершают свой “крестный путь”. Как иногда тяжело выполнять свой долг…» {976}

Несмотря на неистребимое презрение, которое питала к своим бельгийским товарищам британская армия, некоторые бельгийские части до последней недели октября успешно держали оборону: в немецких отчетах нет почти ни единого намека на слабость солдат короля Альберта, которую подчиненные сэра Джона Френча считали почти неотъемлемой характеристикой бельгийцев. Немало было перестрелок в ближнем бою посреди многочисленных каналов и плотин, когда нападающим приходилось наводить импровизированные мосты, которые часто уничтожались. Бельгийцы раз за разом отвечали контратаками. Ближе к побережью большой урон немцам наносили курсирующие вдоль берега мелкосидящие мониторы Королевского флота. 27 октября один из немецких командиров докладывал почти в истерике: «Боевой дух батальона полностью сломлен». Холод, дожди и грязь действовали угнетающе на обе воюющие стороны. Однако немцы, хоть и с большими потерями, медленно, но верно двигались вперед.

Боевой дух солдат короля Альберта, которых теснили немцы, тоже падал по мере роста потерь. «Раненые текли нескончаемым потоком, – писала британская медсестра миссис Мейн, принимавшая бельгийцев в госпитале Фюрна. – Весь двор завален пропитанными кровью носилками, о которые постоянно спотыкаешься в темноте, и руки делаются липкими» {977}. 27 октября рядовой Стайн писал на ломаном английском: «Мы устали оставаться в траншеях». Два дня спустя в разгар сражения «мне на левую руку села осторожная божья коровка. Я снял ее, завернул в клочок бумаги и сунул в карман. Счастливая божья коровка теперь находится у моей лучшей подруги, и надеюсь, принесет ей такую же огромную удачу, как и мне». Стайн поторопился, называя себя везунчиком. Вскоре перед их траншеей разорвался снаряд, но никого не задел, и они с товарищами облегченно рассмеялись, однако за этим снарядом прилетел второй и угодил прямо в траншею. «Наверное, я долго пролежал без сознания, потому что глаза открыл уже в темноте. Я попытался встать, но не смог двинуться, а спину пронзила ужасная боль». Стайн провел не один месяц в британских госпиталях, где ему сделали несколько операций.