Валентин Рунов - Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия»

Из своего убежища, основываясь на информации из регулярно получаемых газет, бывший министр-председатель и Верховный главнокомандующий обратился с открытым письмом к русскому народу, которое было опубликовано 22 ноября 1917 года в газете «Дело народа». В нем он писал следующее:

«Опомнитесь! Разве вы не видите, что воспользовались простотой вашей и бесстыдно обманули вас? Вам в три дня обещали дать мир с германцами, а теперь о нем молят предатели. Зато все лицо земли русской залили братской кровью, вас сделали убийцами, опричниками. С гордостью может поднять свою голову Николай II. Поистине никогда в его время не совершалось таких ужасов. Опричники Малюты Скуратова – и их превзошли опричники Льва Троцкого. Вам обещали хлеб, а страшный голод уже начинает свое царство свободы, и дети ваши скоро поймут, кто их губит. Вам обещали царство свободы, царство трудолюбивого народа. Где же эта свобода? Она поругана, опозорена. Шайка безумцев, проходимцев и предателей душит свободу, предает революцию, губит родину нашу. Опомнитесь все, у кого еще осталась совесть, кто еще остался человеком!

Девальвированные русские деньги «керенки».

Будьте гражданами, не добивайте собственными руками родины и революции, за которую восемь месяцев боролись! Оставьте безумцев и предателей! Вернитесь к народу, вернитесь на службу родине и революции! Это говорю вам я – Керенский! Керенский, которого вожди ваши ославили «контрреволюционером» и «корниловцем», но которого корниловцы хотели передать в руки дезертира Дыбенки и тех, кто с ним. Восемь долгих месяцев, по воле революции и демократии, я охранял свободу народа и будущее счастье трудящихся масс. Я вместе с лучшими людьми привел к дверям Учредительного собрания. Только теперь, когда царствует насилие и ужас ленинского произвола – его с Троцким диктатура, – только теперь и слепым стало ясно, что в то время, когда я был у власти, была действительная свобода и действительно правила демократия, уважая свободу каждого, отстаивая равенство всех и стремясь к братству трудящихся. Опомнитесь же, а то будет поздно и погибнет государство наше. Голод, безработица разрушат счастье семей ваших, и снова вы вернетесь под ярмо рабства. Опомнитесь же!»

К концу пребывания на хуторе Керенского стала настойчиво преследовать мысль сделать попытку добраться к открытию Учредительного собрания в Петроград. Ему казалось, что это его последний шанс сказать стране и народу свое мнение о создавшемся положении. Помогли друзья. Они довезли его на санях в Новгород, затем в Бологое, откуда на поезде Александр Федорович доехал до Петрограда, где извозчик доставил его по условленному адресу.

«Учредительное собрание, – писал Керенский, – должно было открыться 5 января 1918 года, и, казалось, все идет по намеченному мною плану. Через три дня я надеялся быть в Таврическом дворце, на открытии собрания. 2 января меня посетил член фракции эсеров в Учредительном собрании Зензинов. Завязавшаяся беседа, поначалу очень дружеская, вскоре обернулась ожесточенным спором. Я и сегодня с болью вспоминаю тот разговор. Я сказал ему, что считаю своим долгом присутствовать на открытии Учредительного собрания. Хотя у меня и не было приглашения в Таврический дворец, я рассчитывал, изменив внешность, пройти по билету какого-нибудь малоизвестного депутата из провинции. Я рассчитывал на помощь в получении такого билета, самонадеянно думая, что мои друзья в Учредительном собрании позаботятся обо мне. Но они наотрез отказались».

Несмотря на создавшиеся сложности, Керенский не терял надежды на то, что ему удастся проникнуть в Таврический дворец. Однако 5 января столица выглядела так, словно в ней ввели осадное положение. За несколько дней до этого большевики создали так называемый Чрезвычайный штаб. Район вокруг Таврического дворца был отдан в ведение большевистского коменданта Г. Благонравова. Сам дворец был окружен вооруженными до зубов войсками, кронштадскими матросами и латышскими стрелками, часть которых расположилась внутри здания. Все улицы, ведущие ко дворцу, были перекрыты.

Ранним утром следующего дня Учредительное собрание было разогнано большевиками. Мечта Александра Федоровича выступить с его трибуны не сбылась. Его пребывание в Петрограде стало бессмысленным, и он покинул столицу.

Некоторое время Керенский проживал в Финляндии, но в начале марта возвращается в Петроград. Там он завершает работу над книгой по материалам Чрезвычайной комиссии по расследованию корниловского дела. Весной 1918 года Александр Федорович переезжает в Москву, где уже летом выходит в свет его книга «Дело Корнилова».

В Москве, куда переехало и советское правительство, Александр Федорович встретился с Екатериной Константиновной Брешко-Брешковской – «бабушкой русской революции», одной из организаторов и лидеров партии эсеров, в 1870-х годах (она родилась в 1844 году) участницей «хождения в народ», 22 года проведшей в тюрьме, на каторге и ссылке, участницей революции 1905 года, после Февральской революции 1917 года поддерживающей Временное правительство. После беседы с ней он вступил в нелегальную организацию «Союз возрождения России», основным пунктом программы которой было «создание правительства национального единства на самой широкой основе и восстановление в сотрудничестве с западными союзниками России фронт боевых действий против Германии». По заданию Исполкома «Союза» Керенский был командирован вначале в Англию, затем во Францию. В конце мая, покидая Россию, Александр Федорович едва ли думал о том, что прощается с родиной навсегда.

После подавления мятежа и ареста Корнилова Керенский направил все свои силы на поиски его сообщников. При этом его взоры в первую очередь были обращены к Дону, где правил Войсковой круг во главе с выборным атаманом Алексеем Максимовичем Калединым.

30 августа, на подъезде к родной Усть-Хоперской станице, Каледин был встречен окружным атаманом Усть-Медведицкого округа. который лично доставил ему срочную телеграмму из Новочеркасска. По мере чтения лицо Алексея Максимовича становилось все мрачнее. Телеграмма была от Богаевского. Она гласила: «Керенским генерал Корнилов объявлен вне закона. Ваше присутствие в Новочеркасске необходимо».

– Эх, зря так поторопился. Рано выступил… – тихо сказал Каледин, пряча телеграмму в карман. – А мы же продолжим свое дело, – добавил он и подал знак вознице трогать дальше.

Посетив родную станицу и нанеся визит окружному атаману, на следующий день, как и предусматривалось планом поездки, Алексей Максимович прибыл на станцию Обливскую, где его должен был ждать поезд. Однако такового не оказалось. Прождав сутки, Каледин принял решение ехать в Новочеркасск на лошадях. В пути следования он посетил станицу Константиновскую, где провел смотр находившихся там казачьих подразделений, а затем выступил перед войсками и населением с небольшой речью. По окончании выступления адъютант вручил ему новую телеграмму, поступившую непосредственно из Петрограда. Она гласила: «Всем, всем, всем! Где бы ни находился атаман Каледин – немедленно его арестовать и доставить в Москву. Керенский».