Алексей Порошин - Проигравшие победители. Русские генералы

Характерно, что Н. В. Рузский, относящийся к сослуживцам в большой степени так же, как и Я. Г. Жилинский по отношению к вышестоящим, вел себя иначе, чем Яков Григорьевич. Николай Владимирович, по воспоминаниям Г. И. Шавельского, «…держал себя с большим достоинством, без тени подлаживания и раболепства. Очень часто спокойно и с достоинством возражал великому князю… Великий князь и генерал Янушкевич, как казалось мне, до последнего времени относились к нему с большим вниманием и считались с ним. Как будто и наша крупная неудача 10-й армии (генерала Сиверса), закончившаяся в январе 1915 г. полным разгромом 20-го нашего корпуса (генерала Булгакова), не подорвала престижа генерала Рузского».

Однако и он был не лишен желания при удобном случае «быть полезным» представителям царской семьи, найти себе высокого покровителя. Это явно проявилось у Н. В. Рузского в случае с представлением к Георгиевскому кресту великого князя Андрея Владимировича, выполнявшего его поручение в районе переднего края фронта. Представитель императорской фамилии в категорической форме отказался подтвердить сфабрикованную информацию о своем нахождении в зоне артиллерийского огня. Это он сделал лично в письме Николаю II, несмотря на просьбу Н. В. Рузского не подводить его перед императором за уже пущенное в ход награждение, и обещал в ближайшее время для очищения совести «свести… под огонь» представленного к награде.

Склонность к угодничеству отмечалась и у А. А. Брусилова. Его бывший подчиненный В. Н. Дрейер характеризовал его очень черствым с подчиненными, но необычайно ласковым с начальством и особенно с великим князем Николаем Николаевичем (младшим), у которого он был в чести. Со слов очевидцев, когда великий князь Николай Николаевич (младший), только что на маневрах разнесший начальника 2-й гвардейской кавалерийской дивизии А. А. Брусилова, за завтраком обратился к нему с ласковым словом, тот схватил руку великого князя и в припадке верноподданнических чувств поцеловал ее. То же проделал он с рукой императора в апреле 1915 г. в Самборе, когда Николай II поздравил его с присвоением звания генерал-адъютанта. За подобное проявление чувств, по воспоминаниям В. Н. Дрейера, «…его … не любили и даже презирали». Тем более что 2-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию А. А. Брусилов получил в командование, не служа никогда в гвардии, прямо из кавалерийской школы.

В своих воспоминаниях командир 72-го пехотного Тульского полка С. А. Сухомлин (впоследствии начальник штаба 8-й армии и Юго-Западного фронта у А. А. Брусилова) описывает командира 12-го кавалерийского корпуса А. А. Брусилова иначе: «Первое впечатление… А. А. производил суровое, он казался неумолимо строгим… причиной такой строгости было то, что А. А. был глубоко предан своему долгу, искренне любил военное дело… Умный, глубоко одаренный от природы, развивший себя личной работой далеко вне узкой специальности своей прежней службы и проницательно-наблюдательный А. А. отлично видел, кто из его подчиненных работал от души и продуктивно и кто лишь “втирал очки”».

Подобную картину рисуют и аттестации за 1909, 1910 гг., написанные командующим Варшавским военным округом генерал-адъютантом Г. А. Скалоном: «…Разумен. Строг и справедлив в отношении к подчиненным… По своим умственным и нравственным качествам и пониманию военного дела достоин повышения».

Война, показывающая действительную «стоимость» военачальника, не изменила мнение С. А. Сухомлина об А. А. Брусилове. Последующая совместная служба утвердила его довоенное мнение о своем начальнике. Он отмечал «…лишь некоторые изменения в характере, проявившиеся на должности главнокомандующего, вероятнее всего связанные с огромной ответственностью – А. А. делался по временам раздражительным, иногда даже малосдержанным. Мне пришлось испытать на себе эти вновь проявившиеся черты характера А. А.»

А. А. Брусилов мог иногда «выдавать желаемое за действительное» и был «…не прочь, особливо в присутствии постороннего слушателя, пустить пыль в глаза и бросить упрек своему начальству, что его, Брусилова, удерживают, что он готов наступать, побеждать, а начальство не дает разрешение и средств… Однажды Н. И. Иванов получил такое сведение и запросом поставил Брусилова в довольно неловкое положение, пришлось отречься в том, что такой разговор был».

Вероятно, эти новые приобретенные особенности характера описывали впоследствии современники. По свидетельству полковника Е. Э. Месснера, «в глаза… бросалась излишняя его придирчивость к подчиненным, свидетельствующая о самолюбивой и мелочной натуре… Как офицер был карьеристом, позером, плохим товарищем (заслуги – себе, промахи – другим. Под влиянием личных симпатий и антипатий Брусилов был несправедлив, необъективен до безобразия…)».

Приводя не очень лестные отзывы о А. А. Брусилове, не следует принимать их однозначно. Офицеры Генерального штаба не лишали себя удовольствия лишний раз уколоть его (как, впрочем, и других, в частности, Н. И. Иванова. – А. П. ), выдвинувшегося без академии Генерального штаба. «Лошадиная морда», «берейтор офицерской школы» – вот эпитеты к его имени. В 1916 г. М. К. Лемке отмечал, что «берейтор» «…уж очень… не похож на кабинетного червя, автора мертвецки скучных диспозиций и канцеляриста». Войска любят его, так как видят в нем живую душу и способного вождя, умеющего ставить войскам исполнимые ими задачи.

После свержения монархии революция, разделившая офицеров на два непримиримых лагеря, высветила нравственные черты А. А. Брусилова, его стремление сделать карьеру при новом режиме, способность к компромиссу в принципиальных вопросах, что вызывало справедливое негодование и возмущение его соратников и современников. Это тем более интересно для читателя, если учесть, что А. А. Брусилов неоднократно подчеркивал свою лояльность монархии. Так, генерал-майор Ф. П. Рерберг приводит небезынтересный эпизод. А. А. Брусилов, находясь вскоре после окончания Русско-японской войны на «Пажеском благотворительном концерте» в Собрании Армии и Флота, вслед за автором воспоминаний и генералом от кавалерии бароном А. А. Бильдерлингом уклонился от встречи с А. Н. Куропаткиным, чтобы избежать необходимости рукопожатия с ним. При этом А. А. Брусилов свое нежелание пожать руку бывшему военному министру обосновал своим возмущением его словами, обращенными к Набокову (знакомому А. А. Брусилова). А. Н. Куропаткин просил Набокова представить его брату, чтобы приветствовать того за мужество «снять придворную мишуру и идти во главе освобождения народа».

К. И. Адариди писал в воспоминаниях: «По своим политическим взглядам Брусилов производил впечатление монархиста. У него в кабинете стена против письменного стола была сплошь увешана портретами Государя и особами Царской Семьи, большинство с собственноручными подписями лиц на них изображенных, и мне неоднократно приходилось от него слышать, что эту стену он считает наиболее драгоценным из всего, что имеет». Однако это «драгоценное» было брошено А. А. Брусиловым революционному молоху в обмен на свое признание большевиками. А. И. Гучков, отмечая приспособленчество главнокомандующего, вспоминал о его поведении после мартовских 1917 г. событиях: «…Раболепно прополз он на брюхе перед солдатской демагогией, в то время как Алексеев вел себя с большим достоинством…»