Петр Андреев - Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика

Рассказывает капитан Федько.

– Я служил офицером управления кадров штаба 61-й армии. В штабе была практика командировать офицеров в штабы дивизий или полков для каких-то надуманных проверок. А делалось это для награждения офицера очередным орденом. Посещение штаба дивизии, а тем более полка, считалось героизмом, большим, чем взятие солдатом «языка» за линией вражеской обороны.

Владимир Павлович Федько – начальник штаба дивизиона, позже заведующий промышленным отделом в комендатуре г. Нордхаузена (Тюрингия, Германия)

Я приехал в штаб 31-го гвардейского артиллерийского полка во время боев в районе высоты 123 и кладбища. В штаб полка приходили сообщения о гибели и ранении одного за другим офицеров батарей и дивизионов. И когда 1-й дивизион был полностью обезглавлен – выбыли командир дивизиона, его заместитель и начальник штаба, – меня вызвал к себе командир полка полковник Авралёв и приказал немедленно вступить в должность начальника штаба дивизиона. Вопрос о моем откомандировании из штаба армии он берет на себя. Только добрался до штаба дивизиона – приказ из штаба полка. Немецкие танки прорвали нашу оборону и угрожают тылам дивизии, батареи надо срочно поставить на прямую наводку. Командир батареи погиб. Связи с батареей нет. Мне приказано лично снять батареи с закрытой позиции и вывести на позицию для встречи немецких танков. Батарея на колесах. Земля раскисла так, что «Студебеккеры» с трудом ползут по грязи. На пути – болотина. Машины с пушками на прицеле садятся. И в это время по шоссе, на глазах у нас, движутся немецкие танки. Я так растерялся, а у меня это была первая встреча с противником, что, не видя выхода из создавшегося положения, вытащил из кобуры пистолет, чтобы застрелиться. Но танки, безусловно видя нас, проскочили, не сделав ни единого выстрела.

Здесь же, в боях в Курляндии, погиб ординарец командира дивизиона Ваня Терехов. Терехов прибыл к нам в дивизион в мае 1942 года в Козельске. Невысокого роста, шустрый, очень острый на язык рязанский паренек. В то время ему было 18 лет, но выглядел он на 16. До призыва в армию он работал в деревне счетоводом в птицеводческом совхозе, а потому и называл себя не иначе как Иван Сергеевич. И по этой же причине его передали ко мне в отделение. Но рвения к топоразведке он не проявил, правда, и от службы не бегал. На каком-то этапе понравился майору Грязнову, и он взял его к себе ординарцем, и, надо сказать, там он оказался на месте.

Но я о другом. Это из рассказа многих участников события. Похороны Терехова. Поляна. Метрах в трехстах-четырехстах на опушке леса стоят замаскированные танки. Когда гроб уже опустили в могилу (а у нас было принято там, где это позволяла обстановка, хоронить погибших в гробах), подошел танкист. Один подошел. И спросил, кого хоронят. Оказалось, что подошел родной брат Ивана Терехова. Вынули гроб из могилы. Братья попрощались. Вот такая встреча. Полгода, пока шла война, да, я думаю, и сейчас, кто еще живой, очевидцы пытались разгадать тайну, что заставило танкиста Терехова подойти к похоронной процессии? Почему подошел именно он, а не кто-то другой?

За бои в Прибалтике многие офицеры и солдаты дивизиона получили ордена и медали. Командир дивизиона майор Грязнов получил орден Александра Невского. А дивизия была награждена орденом Суворова II степени.

В конце декабря 61-я армия вновь вернулась в 1-й Белорусский фронт. Дивизия была отведена в тыл и железнодорожным транспортом переброшена в Польшу, в район Гарволин юго-восточнее Варшавы.

19 января 1945 года начался триумфальный поход на Запад. Но мы тогда этого еще не знали. Офицеры и солдаты готовились к войне жестокой, тяжелой, круглосуточной.

Я уже писал, как тепло меня встретили командир и начальник штаба дивизиона. Уже на следующий день капитан Федько изливал передо мной душу, как тяжело дивизиону без топослужбы. Он говорил: «Ты представляешь, командиры батарей молодые, они плохо готовят данные для стрельбы, еще хуже ведут пристрелку, хорошо еще, что под Либавой дивизион в основном держали на прямой наводке, а как только батарею ставили на закрытую позицию, скандал. Грязнов требует данные для стрельбы, а где я их возьму? Сам я в этой службе ни черта не понимаю, и спросить некого. А о тебе мне говорили, что человек надежный». В ответ на его откровенность и я разоткровенничался и рассказал ему об одном конфликте с его предшественником, бывшим начальником штаба дивизиона и личным другом по работе в штабе армии капитаном Бойко.

В восьми километрах восточнее Сигулды дивизия готовилась к прорыву оборонительной линии противника. Дивизион поставили на закрытые огневые позиции. Надо было срочно выполнить привязку боевого порядка. На ходу останавливают: «Срочно к начальнику штаба!» Капитан Бойко вручает мне номера пикетов с их координатами. Это был первый случай построения опорной топографической сети топографами армии с начала войны. Отнесся я к их работе с недоверием, но приказ выполнил. Нашел два пикета и привязал к ним все три батареи. Подготовил и передал начальнику штаба данные. Не прошло и часа, как вызывает капитан Бойко и выказывает свое неудовольствие моей работой. Оказывается, командир дивизиона вел пристрелку одной батареей и получил отклонение на два деления угломера. У меня такого еще не бывало. Не сдержался и грубо ответил капитану, заявив, что он сам виноват, что подсунул мне непроверенные координаты и что я за свою работу отвечаю. Но у самого на сердце неспокойно: а вдруг где-то ошибся в цифрах или линиях? Забрав инструменты и своих помощников, продублировал ход. Снова нанес на планшет. Все правильно. Все сошлось. Значит, ошибка кроется в другом. Чтобы проверить работу армейских топографов, решил произвести привязку к местным предметам. Привязываю. Наношу на карту и получаю результат, батарея накалывается в овраге. Смотрю, когда проводились картографические работы. Оказывается, последняя рекогносцировка еще в 1911–1914 годах!

Выслушав мой длинный рассказ, капитан Федько заявил: «И из-за двух делений угломера подняли шум?» Но я-то знал, что два деления угломера – это много, а иногда бывает и очень много, особенно когда снаряды падают на голову своей пехоте. А Федько я сказал, что это я рассказал ему для того, чтобы он знал, что и у меня бывают ошибки. Хотя бы в несдержанности.

А в том случае пришлось производить привязку батарей и наблюдательных пунктов в условных координатах. И тогда уже снаряды легли туда, куда их посылали. В данном вопросе не могу не отметить, что такие старые карты были у нас не только на территорию Латвии, но и Белоруссии, в то время как у немцев карты нашей территории, в том числе и упомянутых мною районов, были новейшие, рекогносцировки 1938–1940 годов. Дело доходило до того, что мы брали карты у убитых немецких офицеров и по ним работали. К сожалению, нечасто они к нам попадали.