Георгий Суданов - 1812. Всё было не так!

Сейчас подобные планы выглядят явной авантюрой, но Наполеон на полном серьезе вынашивал их, хотя четко сформулированных на бумаге индийских проектов не сохранилось. [1]

Получается, что в 1812 году Наполеон сам же и не стал придерживаться разумной «тактики терпения». Как известно, он не остановился ни в Минске, ни в Смоленске… Он, на свою голову, пошел на Москву.

Русская кампания 1812 года

Что же побудило его к этому?

Историк А.К. Дживелегов дает такой ответ на этот вопрос:

«Чтобы остановиться в Смоленске и Минске и зазимовать в Литве и Белоруссии, нужно было, чтобы кампания прошла с таким же блеском, с каким проходили кампании 1805, 1806, 1809 гг. Иначе Париж и Европа могли дать знать о себе. Престиж империи требовал, раз война началась, чтобы было то, что сам Наполеон называл un grand coup [2]. Он боялся, что, раз война пойдет скучно, будет складываться из множества более или менее нерешительных дел, Франция начнет высказывать недовольство, подвластные и вассальные страны заволнуются. И кто мог предсказать, куда приведет это недовольство, во что выльется это волнение».

По сути, политика спутала совершенно правильные стратегические расчеты великого полководца.

Как пишет современник событий 1812 года А.П. Шувалов, разбиравший ошибки Наполеона, его главная проблема «состояла в том, что он основал планы на политических расчетах. Сии расчеты оказались ложными, и здание его разрушилось».

На практике же, перейдя через Неман, Наполеон решил вклиниться между 1-й и 2-й русскими армиями, отрезать, окружить и уничтожить князя Багратиона. По его мнению, это было бы одним из тех grands coups , которые так были ему нужны. Но русским армиям удалось соединиться под Смоленском, и они вновь принялись отступать, заманивая Наполеона все дальше и дальше.

Занятие Смоленска – это было очень важно, но, как отмечает историк А.И. Попов, «политические соображения толкали Наполеона на продолжение кампании».

А.К. Дживелегов констатирует:

«При таких условиях остановиться на зимовку в Смоленске значило оживить все возможные недовольства и волнения во Франции и в Европе. Политика погнала Наполеона дальше и заставила его нарушить свой превосходный первоначальный план».

Наполеон был уверен, что русские для спасения своей столицы вынуждены будут дать генеральное сражение, что они будут разбиты, что Москва будет взята, а император Александр для ее спасения запросит мира. А если не запросит? В этом случае Наполеон надеялся найти в Москве достаточно ресурсов для комфортной зимовки…

Со школьных лет нам втолковывали, что Наполеон, подобно Гитлеру в 1941 году, совершил вероломное нападение на Россию. Вот лишь несколько примеров: «Наполеон вероломно, без объявления войны, напал на Россию» (История Белорусской ССР). «Франция без объявления войны вероломно напала на Россию» (История русской журналистики XVIII–XIX веков). «Наполеон вероломно нарушил союзные отношения между Россией и Францией» (Сборник «1812 год: к стопятидесятилетию Отечественной войны»). «В ночь на 12 июня 1812 года Наполеон вероломно, без объявления войны, начал захватнический поход на Россию» (Полоцк: исторический очерк)…

Перечень подобных утверждений можно было бы продолжать до бесконечности.

На самом деле все обстояло совсем не так. 10 (22 июня) 1812 года Наполеон официально объявил России войну, и сделано это было через французского посла в Санкт-Петербурге маркиза Жака-Александра-Бернара де Лористона, вручившего управляющему Министерства иностранных дел России А.Н. Салтыкову надлежащую ноту.

В ноте Лористона говорилось:

«Моя миссия окончилась, поскольку просьба князя Куракина о выдаче ему паспортов означала разрыв, и его императорское и королевское величество с этого времени считает себя в состоянии войны с Россией».

После этого Лористон покинул русскую столицу.

Чтобы было понятно, князь Александр Борисович Куракин в 1808–1812 гг. был русским послом в Париже. Он никогда не обманывался относительно Наполеона и его отношения к императору Александру. В своих письмах в Санкт-Петербург князь советовал Александру заручиться заблаговременно союзом с Пруссией и Австрией, а если это невозможно, то хотя бы их нейтралитетом, затем примириться с турками и заключить союз со Швецией. Более того, он предлагал заключить союз с Англией. Он писал о нем:

«Величайшая выгода для нас не только не отвергать его при настоящих обстоятельствах, а искать его, потому что, если, несмотря на всю добросовестность, с какой Ваше Величество исполняли свои обязательства относительно Франции, она непременно желает напасть на Вас, Ваше Величество вправе, по всем законам человеческим и божеским, не обращать больше внимания на свои прежние обязательства и имеете право, по справедливости, пользоваться всеми средствами, которые могут помочь Вам отразить нападение».

Кстати сказать, относительно возможной войны с Францией князь Куракин писал:

«Лучшая система этой войны, по моему мнению, – это избегать генерального сражения и сколько возможно следовать примеру малой войны, применяемой против французов в Испании; и стараться затруднениями в подвозе припасов расстроить те огромные массы, с какими идут они на нас».

А.Б. Куракин

В конце апреля 1812 года князь потребовал себе паспорта для отъезда из Парижа. Связано это было с несомненными признаками того, что война с Наполеоном решена окончательно. В связи с этим Александр Борисович писал императору Александру:

«Я питаю твердую надежду, что Ваше Величество, вооружившись мужеством и энергией и опираясь на любовь своих подданных и на неизмеримые ресурсы Вашей обширной империи, никогда не отчаетесь в успехе и не положите оружия иначе, как выйдя с честью из борьбы, которая решит славу Вашего царствования и неприкосновенность и независимость Вашего царства. Невозможно, чтобы, ввиду явной опасности, русские показали бы менее твердости и преданности, чем испанцы».

А вот отрывок из донесения князя государственному канцлеру Н.П. Румянцеву, написанного в декабре 1811 года:

«Не время уже нам манить себя пустой надеждой, но наступает уже для нас то время, чтобы с мужеством и непоколебимой твердостью достояние и целость настоящих границ России защитить».

Как видим, для русского посла в Париже все было очевидно задолго до начала военных действий.