Алексей Филатов - неВойна

– Вот еще удумал! Знаешь, как говорят: на войну и на похороны не опаздывают и не напрашиваются.

– Но ты же сам пошел воевать?

– Я-то? Пошел, конечно. Тогда нельзя было не пойти. Тогда вся судьба наша решалась. Каждый человек ее и решал. Сколько солдат полегло – не сосчитать, а вот не хватило бы одного – кто знает, как все могло обернуться. Вот и шли люди на войну, хоть даже и не военные, потому что понимали: от каждого зависит, кто победит.

– Значит, каждый из них – герой?

– Да почитай что каждый.

– А если кого сразу убило? Первым же выстрелом? Он тоже – герой?

– Как же не герой? Может, он тем командира своего сберег или товарища, что его пулю на себя взял. Дело-то общее делали. И слава одна на всех, кто в бой шел, за спинами не прятался. Так-то.

– Дедушка, я решил, что стану военным. После школы в училище пойду.

– Решил, говоришь? – дед прищурился. – Ты, Сережка, уже парень большой, понимать должен: не давши слово – крепись, а давши – держись. Ты до поры еще подумай крепко. А пока давай-ка спать, завтра в школу. Это у тебя пока главное дело.

* * *

После очередной тренировки афганец дал задание отрабатывать захват. С отцом или со страшим братом. Сережа плелся домой и спрашивал себя: «Почему именно меня бросил отец? Не Пашку, не Игоря, не Жеку. Что я сделал не так?» Он перебирал воспоминания, но где оступился, в чем провинился перед отцом, понять не мог.

Возле дома он встретил Пашку. Тот ехал на велосипеде с сеткой в одной руке – возвращался из магазина.

– Серый, к тебе сегодня отец приезжал! – крикнул он, едва завидев друга.

Сережа на мгновение застыл как вкопанный, потом рванул к дому.

– Папа! Где папа? – закричал он, вбежав в комнату.

Бабушка накрывала на стол. Дед у окна читал газету. Отца не было.

– Папа – он здесь? Он приезжал? – Сережа почти задыхался.

– Приехал и уехал, – сказала бабушка, поджав губы. – Не стал он тебя дожидаться.

– Он тебе подарок оставил, – дед отложил газету. – Пойдем.

– Василий! – всплеснула руками бабушка.

– Валя, хватит. Раз уж так получилось…

– Что получилось? Зачем ему детские машинки? Он его бросил, а теперь еще мучает!

– Валя! Он его отец!

– Он обещал мне машинки и привез, он меня не забыл! – крикнул Сережа и выбежал на улицу.

У Пашки уже обедали, вся семья сидела за столом. Велосипед стоял у крыльца.

– Паш, я возьму велик! – прокричал Сережа в окно и, не дожидаясь ответа, выволок велосипед на дорожку и налег на педали. Высокое седло уперлось ему в спину, но он этого даже не заметил.

Вернулся он под вечер. Усталый, взлохмаченный, с пыльными разводами на лице. Папы нигде не было. Ни его, ни его машины. Он отвел велосипед и опустился на лавочку у калитки. Вскоре вышел дед и присел рядом. Больше всего Сереже не хотелось, чтобы сейчас его расспрашивали или, того хуже, утешали. Но дед молчал. И Сережа вдруг подумал, что дед, наверное, единственный человек, который его по-настоящему понимает.

– Дедушка, я тебя никогда не брошу, – тихо сказал Сережа. – Я тебя очень люблю.

Дед молча обнял его крепкой рукой. Сергей смотрел на звезды и чувствовал, как уходит боль и радостное умиротворение охватывает все его существо. Он понял, что нашел опору, которой ему так не хватало. Понял, что кому-то нужен и что сам готов сделать все ради того, кто в него поверил. Правильно говорил дядя Валера: слабость – это то же предательство. Он будет сильным. Как дядя Валера. Как дедушка. Как Гриша. И он никогда не предаст их.

* * *

На другой день была суббота. Дед затеял мыться. Он долго плескался в ванной, а когда вышел, упал без сознания. Скорая увезла его в больницу – инсульт.

Бабушка отпрашивалась с работы, бегала к нему, доставала лекарства, договаривалась с врачами. Дед пришел в себя. Через неделю его привезли домой и кувырнули на кровать.

Сережа не отходил от деда: переворачивал, кормил с ложечки, выносил утку, читал вслух газеты, растирал ноги и руки. Бабушка продолжала работать в доме престарелых: деньги теперь таяли с пугающей быстротой. С шести утра она стерилизовала матрасы после умерших, а потом переодевалась и до вечера работала нянечкой.

Хозяйство легло на Сережины плечи. Он ухаживал за живностью, полол и поливал огород, бегал за продуктами. Со школой бабушка договорилась и два раза в неделю приносила ему список домашних заданий.

В школе деда знали и уважали. Учителя помнили, как он приходил на родительские собрания – всегда при галстуке, в пиджаке, кряжистый, серьезный, рассудительный. Да и многие одноклассники завидовали Сереже: вот, дескать, какой у тебя дед – силища!

А он так и не мог привыкнуть к тому, что эта силища теперь слабее его самого. Не раз он видел, как молилась перед иконами бабушка и думал: я отдал бы все, что у меня есть, – все мои машинки, всех солдатиков, чтобы только дедушка поправился. Но солдатики оставались в коробке, а дедушка смотрел на него с кривой улыбкой и дергал одной половиной лица, силясь что-то сказать.

Через две недели он пошел на поправку. Врач сказала, что с ним надо обязательно говорить, и Сережа часами разговаривал с дедом: пересказывал материал из учебников, показывал домашние задания, читал стихи.

Наконец дед встал с постели. Он заметно осунулся, но выглядел по-прежнему брутально. Еще резче проступили следы от ран. Сережа восхищался его телом. Но куда больше – его волей. Он видел, как тяжело ему давались первые движения, первые шаги, даже первые слова. И сам он вместе с ним каждый день боролся с болезнью. Боролся – и победил. И эта общая борьба еще больше сблизила их.

Сергей теперь снова ходил в школу. Близился конец учебного года. Через три дня предстояла важная контрольная.

– Раз такое дело, – сказал ему вечером дед, – сиди-ка ты готовься, сейчас это важнее. По хозяйству я управлюсь.

Сережа засел за учебники. Дед принес из магазина кефир и два пачки любимого Сережкиного печенья – «Юбилейного».

Оценки объявили через неделю. Подойдя к дому, Сережа увидел деда. Он стоял у крыльца, опершись на лопату.

– Дедушка, я не сдал, – Сережа застыл у калитки.

– Как не сдал? – дед повернулся к нему. – Ты же готовился!

Сережа опустил глаза.

– Эх, Серега, Серега… – он подхватил лопату и побрел в огород.

Дед не разговаривал с ним два дня. Для Сережи это было худшим наказанием. Он вспоминал, как молчали в машине родители, когда возвращались с ним накануне первого сентября. Вспоминал, как молчал отец по дороге из школы, перед тем как уехать. Молчание причиняло ему почти физическую боль.

Ночью Сережа не мог заснуть: все думал, как ему заслужить прощение. Он знал, что в этот раз наказание справедливо. Что он подвел – и кого! – деда, который в него так верил.

Через два дня дед вдруг спросил его: