И. Суслов - Великие стратегии великих полководцев. Искусство войны

Таким образом, война, ставшая со времен Бонапарта сперва на одной, затем на другой стороне снова делом всего народа, приобрела совершенно другую природу, вернее, сильно приблизилась к своей действительной природе, к своему абсолютному совершенству. Средства, пущенные в ход, не имели видимых границ; эти границы терялись в энергии и энтузиазме правительств и их подданных. Энергия ведения войны была значительно усилена вследствие увеличения средств, широкой перспективы возможных успехов и сильного возбуждения умов. Целью же военных действий стало сокрушение противника; остановиться и вступить в переговоры стало возможным только тогда, когда противник был повержен и обессилен.

Так разразилась стихия войны, освобожденная от всех условных ограничений, во всей своей естественной силе. Основой этого было участие народов в этом великом государственном деле; и это участие проистекало частью из тех условий, которые Французская революция создала внутри каждой страны, частью из той опасности, которой угрожали всем народам французы.

Всегда ли это так останется, все ли грядущие войны в Европе будут вестись при напряжении всех сил государства и, следовательно, во имя великих и близких народам интересов, – или впоследствии правительства опять изолируются от народа, – разрешить это было бы трудно, и менее всего мы считаем себя вправе решать такой вопрос. Но, вероятно, с нами охотно согласятся, если мы скажем, что не так-то легко воздвигнуть вновь раз прорванные преграды, заключавшиеся, главным образом, в непонимании заложенных в войне возможностей. По крайней мере всегда, когда на карту будут поставлены крупные интересы, взаимная вражда будет разряжаться так же, как это имело место в наши дни.

С этого момента война приобретает тот преобладающий характер, который ее более не покидает, – характер позиционности, – и с этого же момента начинается истинная война народов в подлинном смысле этого слова…

На линиях соприкосновения, упирающихся в непреодолимые естественные или политические препятствия, вырываются рвы, воздвигаются брустверы, устанавливаются проволочные заграждения, распределяются люди, винтовки, пулеметы и орудия, и с обеих сторон предпринимаются попытки то тут, то там отогнать противника назад. Интенсивность этого сражения то разгорается вдоль различных частей широчайших фронтов, то затухает…

Это – позиционная война. Это выглядит так, как если бы два борца, вместо того чтобы охватить друг друга и попытаться применить законный прием или подножку, уперлись друг в друга, плечо в плечо, в терпеливом ожидании, что один из двух «сдаст» в результате истощения, вызванного долгим непрерывным напряжением мускулов и нервов.

Маневр невозможен: нельзя маневрировать перед Китайской стеной. Не существует более стратегии. Последняя представляет собой искусство вождения массы войск до поля сражения, а в данном случае войска уже здесь, в тесном соприкосновении, жестко развернутые. Не существует более тактики. Последняя представляет собой искусство выбора надлежащей местности для наступления или для обороны; в данном случае местность такова, какова она есть; ее не выбирают, ей подчиняются. Не существует более военного искусства. Последнее представляет собой искусство игры потенциальными силами; в данном случае играют лишь наличные материальные силы.

Сплошной фронт появился совершенно непредвиденно, в полнейшем противоречии со всеми господствовавшими теориями и в полном противоречии с мышлением генеральных штабов…

Все прошлое опрокинуто. Обе линии постоянно находятся в непрерывном и полном vis-á-vis (друг против друга) и занимаются лишь тем, что обоюдно наносят друг другу удары – удары молота по наковальне.

Какова же была причина этого явления, столь грандиозного и столь общего? Эта причина, имеющая именно такой характер, является чрезвычайно простой и заключается в громадной эффективности, достигнутой огнестрельным оружием, в особенности малокалиберным. Необходимо помнить, что всякое повышение эффективности огнестрельного оружия, в особенности оружия малых калибров, повышает ценность обороны…

Отсюда огромное значение, которое получили оборонительные устройства, т. е. средства, пригодные для защиты собственного оружия от неприятельских ударов – окопы, и средства, пригодные, чтобы задержать неприятельское наступление в непосредственной близости от позиций – проволочные заграждения и т. п., поскольку эти устройства позволяют самыми малыми силами уравновешивать значительно более крупные силы.

И действительно, на практике немедленно выявилось значительное увеличение ценности обороны. Это привело к кристаллизации линий, так как противники, раз вступив в соприкосновение, ввиду невозможности для каждого из них продвигаться вперед, были вынуждены оставаться на месте… Когда все стратегические планы на практике оказались несостоятельными и когда стена стала против стены, борьба сделалась растянутой и разрозненной…

Периодически, в наиболее благоприятные моменты, когда удавалось накопить людские массы и боеприпасы, производились попытки действий в более крупном стиле; эти действия поглощали людей и боеприпасы, и когда они шли хорошо, то вызывали изгиб одного из участков длинных непрерывных линий. В виде исключения имели место прорывы фронтов и глубокие продвижения; но и в этих случаях непрерывный фронт всегда восстанавливался…

Наступательные действия обходятся дороже оборонительных до того момента, пока не удастся преодолеть оборону. Но когда наступление бывает остановлено прежде, чем достигнет своей цели, оно дает отрицательный результат, ибо обходится дороже тому, кто его ведет, чем тому, против кого оно направлено. Но поскольку сохранялся образ мыслей, стоявший за наступление ради наступления, создалась французская теория «grignotage» («прогрызания»)…

Эта теория определила полное крушение военного искусства и поставила под вопрос исход войны: материально – потому, что когда Россия «сдала», исчезло превосходство в численности; морально – потому, что в войсках она привела к проявлениям слабости духа.

Обе стороны лелеяли надежду, что зарождающаяся позиционная война окажется всего лишь временным состоянием. И ни одна сторона не нашла в себе мужества отступить, чтобы найти местность, более подходящую для длительной обороны, – они боялись, что уступка земли, за которую было пролито столько крови, могла быть воспринята как открытое признание поражения.