Валерий Замулин - Курск-43. Как готовилась битва «титанов». Книга 2

Если же касаться вопроса «Было ли для И.В. Сталина мнение К.К. Рокоссовского более авторитетным, чем Н.Ф. Ватутина?», то он мало что даёт для понимания и истории всей войны, и конкретных событий весны 1943 г. Верховный Главнокомандующий принимал стратегические решения на основе комплексного анализа всей поступавшей информации с учётом военной-политических реалий, а не субъективных оценок отдельных, даже выдающихся и ему симпатичных полководцев. « Вообще , И. В. Сталин никогда не обсуждал с командующими фронтами замысел целой кампании , – писал Г.К. Жуков. – Он ограничивался обсуждением лишь одной конкретной операции фронта или группы фронтов». [30] Свидетельство тому и перевод К.К. Рокоссовского с 1-го Белорусского фронта осенью 1944 г., и решение о переходе к стратегической обороне под Курском. Ведь сначала, в первых числах апреля, руководство Центрального фронта предлагало активно действовать, а Ставка всё-таки решила обороняться. Это потом, в мае и июне, когда Воронежский фронт получил большие силы, Н.Ф. Ватутин тоже предложит не ожидать удара противника, а самим перейти в наступление. Но первым эту мысль всё-таки высказал именно его сосед – штаб фронта Рокоссовского, хотя в отечественной исторической литературе на этом моменте внимание практически не акцентируется, т.к. он не совсем вяжется с утверждением, устоявшемся в нашем обществе, о том, что под Курском Рокоссовский воевал лучше Ватутина. В докладной записке Центрального фронта, направленной в Генштаб 10 апреля, предлагалось: «В условиях существующей обстановки следует считать целесообразными следующие мероприятия. Уничтожить Орловскую группировку противника совместными усилиями войск Западного, Брянского и Центрального фронтов, тем самым лишив его возможности нанести удар из района Орла через Ливны по Касторному; занять железную дорогу Мценск – Орёл – Курск, которая для нас жизненно важна; и лишить противника возможности использовать Брянскую сеть железнодорожных и грунтовых дорог» [31](см. Приложение № 1).

Таким образом, по сути, командование фронта предлагало реализовать в усеченном виде неудавшуюся февральско-мартовскую операцию 1943 г. на брянском направлении. Этот документ был подписан не лично К.К. Рокоссовским, а начальником штаба генерал-лейтенантом М.С. Малининым [32]. Но с позицией своего начальника штаба он был, судя по всему, согласен, так как нигде, ниразу против неё ни выступил. Да и не имел права М.С. Малинин без ведома командующего фронтом направлять в Ставку подобного рода документы. Ведь Москва запрашивала не точку зрения лишь одного начальника штаба, а коллективное мнение Военного совета фронта. Поэтому, на мой взгляд, проблема большего или меньшего доверия Верховного к К.К. Рокоссовскому и Ватутину при подготовке к Курской битве надумана и выносить её на широкую аудиторию могут лишь люди далекие от глубокого понимания событий того времени, нацеленные на эпотирование неподготовленного читателя.

Работа над планом оборонительной операции в районе Курска проходила параллельно с планированием «Цитадели», причём некоторые их моменты совпадают до дня. Так же как и в руководстве Германии, у советского командования изначально не было единого взгляда на то, следует ли нанести упреждающий удар или перейти к обороне. В этой связи надо отдать должное организаторским способностям И.В. Сталина, его умению слушать и слышать специалистов. Хотя не все важные и обоснованные предложения военачальников принимались. Тем не менее благодаря этому по крайней мере весной 1943 г., он сумел выстроить более чёткую и эффективную систему работы с генералитетом и наркоматами (участвовавшими напрямую в обеспечении действующей армии), чем Гитлер, которая в большей степени базировались на реалиях оперативной обстановки, а не на предположениях, мистике и вере в проведения. Многие из тех, кто был рядом со Сталиным, в том числе и впоследствии его ярые противники, отмечают положительные изменения, которые произошли с ним как с Верховным Главнокомандующим в период подготовки к Курской битве. «Не касаясь здесь тех сторон деятельности Сталина, которые были в последующем справедливо осуждены нашей партией, – писал А.И. Микоян, – должен сказать, что Сталин в ходе, и особенно в начале , войны, как я понимал это тогда и как думаю об этом и теперь, в целом проводил правильную политическую линию. Он был гораздо менее капризным и не занимался самоуправством, которое стало проявляться, когда наши военные дела пошли лучше и он просто зазнался. Правда, были и в начале войны позорные эпизоды, связанные с упрямством, нежеланием считаться с реальными фактами. Например, категорическое запрещение выйти из назревавшего котла целой армии на Украине , хотя Хрущев и Баграмян настаивали на этом. Помню, он даже не подошел к телефону; когда Хрущев звонил по этому вопросу; а поручил ответить Маленкову. Мне это показалось невозможным самодурством. В результате целая армия пропала в котле, и немец вскоре захватил Харьков, а затем и прорвался к Волге. Но никогда за историю Степного фронта такое не имело места» [33].

Ему вторит Н.С. Хрущев: «Он уже чувствовал себя по-другому, источал теперь уверенность. Я бы сказал, что в это время ему было приятно докладывать, не то что годом раньше. Да и сам он уже выражал более правильное понимание обстановки и более правильное отношение к поставленным фронтами вопросам» [34].

Г.К. Жуков вспоминал: «После смерти И.В. Сталина появилась версия о том , что он единолично принимал военно-стратегические решения. Это не совсем так… Если Верховному докладывали вопросы со знанием дела , он принимал их во внимание. И я знаю случаи , когда он отказывался от своего собственного мнения и ранее принятых решений. Так было , в частности , с началом многих операций» [35].

О том, что советское командование при решении оперативных вопросов в этот момент не было жёстко связано политическими или военно-экономическими рамками указывал в своих мемуарах и Манштейн [36]. Трудно понять, на чём основаны эти утверждения фельдмаршала, но, как мы увидим далее, результаты работы советского военного и политического руководства весной и летом 1943 г. окажутся на порядок продуктивнее, чем германского, а личный вклад первого лица государства – весомее. Поэтому исследователи, отвергающие или замалчивающие данный факт, сознательно искажают историческую правду. А таковые, к сожалению, сегодня встречаются, и не редко.

А теперь вернемся к событиям 12 апреля. В середине дня в Ставку доложил свои соображения и Военный совет Воронежского фронта (см. Приложение № 2). Н.Ф. Ватутин, проведя всесторонний анализ оперативной обстановки и потенциальных угроз, тем не менее от конкретных предложений о формах и методах срыва предполагаемого наступления противника уклонился. Ясная точка зрения была высказана лишь об общих планах немцев на ближайшее время. «Намерение противника состоит в нанесении концентрических ударов из района Белгорода на северо-восток и из района Орла на юго-восток с целью окружения наших войск , расположенных западнее линии Белгород – Курск , – отмечал он. – Впоследствии удар противника ожидается в юго-восточном направлении во фланг и тыл Юго-Западного фронта» [37].