Эрих Манштейн - Утерянные победы. Воспоминания генерал-фельдмаршала вермахта

Важнейшую роль в том, как быстро мы достигли успеха, сыграло нетрадиционное применение крупных, самостоятельно действующих танковых соединений при поддержке авиации, обладающей значительным превосходством. Но что по-настоящему решило дело, помимо стойкости, отваги и преданности немецкого солдата, – это дух, пронизывавший немецких командиров и боевые войска. Конечно, успешное техническое переоснащение произошло в большой степени благодаря стараниям Гитлера, однако техническое превосходство само по себе ни в коей мере не могло гарантировать столь быстрой и окончательной победы.

Но самым важным все же было то, что наш маленький рейхсвер, на который когда-то многие смотрели сверху вниз, возродил великие немецкие традиции в области обучения и руководства войсками, сумев спасти их после поражения в 1918 году. Новая немецкая армия – вермахт, детище того рейхсвера, – нашла способ не дать войне выродиться в позиционную войну – вероятно, единственная, кому это удалось, – или, как выразился генерал Фуллер в отношении последнего этапа Первой мировой войны, в «скобяную торговлю». Немецкому вермахту удалось с помощью новых средств вновь овладеть истинным искусством ведения маневренной войны. Самостоятельность поощрялась вплоть до самого нижнего унтер-офицерского чина или солдата пехоты, чему не было примеров ни в одной другой армии, в этом и лежал секрет нашего успеха. Новая армия с честью выдержала свое первое испытание. Пока еще командование армии могло действовать без вмешательства со стороны. Пока еще командующие сохраняли всю полноту власти. Пока еще войска могли вести действия чисто военного характера, и потому война еще носила рыцарский характер.

15 октября нас посетил полковник Хойзингер из оперативного отдела ОКХ и сообщил приятную новость о том, что и наш штаб в конце месяца переводят на Западный фронт. Наше место должен был занять штаб 8-й армии под началом генерала Бласковица. Вскоре после этого я сам получил приказ явиться 21 октября в ОКХ, располагавшееся в Цоссене, чтобы получить указания о проведении операции на западе.

18-го числа я выехал из Лодзи, чтобы успеть ненадолго навестить семью и тяжело раненного шурина, находившегося в госпитале в Бреслау.

Затем передо мной встала новая задача.

Обрадованные тем, что нам удалось избежать неприятной роли оккупационных сил в Польше, 24 октября 1939 года мы с нашим штабом прибыли на Западный фронт, чтобы принять командование недавно сформированной группой армий «А». Передовые дивизии подчиненных нам армий (12-й и 16-й) были расположены вдоль границ Южной Бельгии и Люксембурга, а тыловые части протянулись до правого берега Рейна. Было решено, что штаб группы армий разместится в Кобленце.

Мы своевременно переехали в отель «Ризен-Фюрстен-хоф» у Рейна, который еще в бытность мою кадетом военного училища в близлежащем городке под названием Энгерс я считал верхом элегантности, а его кухню жемчужиной кулинарного искусства. Но теперь ограничения военного времени оставили печать и на этом знаменитом заведении. Наши кабинеты располагались в когда-то очаровательном старинном здании неподалеку от Дойчес-Эк [4] Дойчес-Эк («немецкий угол») – остроконечная площадка в месте слияния Мозеля и Рейна, откуда открывается живописная панорама города и рек. , где до начала войны была расквартирована Кобленцкая дивизия. Прелестные комнаты в стиле рококо стали мрачными и пустыми. Недалеко от здания, на маленькой, окаймленной старыми деревьями площади стоял весьма примечательный обелиск. На нем красовалась помпезная надпись о том, что он был возведен французским комендантом Кобленца в 1812 году в ознаменование переправы через Рейн «великой армии» Наполеона во время ее похода на Россию. Под первой надписью была выбита еще одна примерно с таким смыслом: «Принято к сведению и утверждено», а под ней стояла подпись русского генерала, который стал комендантом Кобленца в 1814 году.

Как жаль, что Гитлер этого не видел!

По моему предложению наша оперативная группа штаба получила ценное пополнение: еще один старый офицер Генштаба, назначенный в оперативный отдел. Это был тогда еще генерал-лейтенант фон Тресков, один из главных участников заговора против Гитлера, покончивший с собой в июле 1944 года. Тресков еще в мирное время работал под моим началом в 1-м управлении Генерального штаба. Это был весьма одаренный офицер и пламенный патриот. Особое обаяние ему придавали находчивость, образованность, манеры истинного джентльмена и умение держаться в любом обществе, и его элегантному, аристократичному виду полностью соответствовала его столь же красивая, сколь и умная жена, дочь бывшего военного министра и начальника Генерального штаба фон Фалькенхейна. В те дни едва ли в берлинских армейских кругах можно было встретить более очаровательную пару, чем чета фон Тресков.

Нас с Тресковом еще со времени совместной работы в оперативном отделе связывали узы взаимного доверия, сродни дружбе. Здесь, в Кобленце, он тоже оказал мне ценную помощь в борьбе за принятие плана наступления на западе, разработанного нашей группой армий. Когда впоследствии я был назначен командующим танковым корпусом, а затем и армией, я оба раза просил Трескова в начальники моего штаба. Однако мои просьбы отклонялись на весьма оригинальном основании, что мне такой умный человек не нужен. Когда наконец весной 1943 года его предложили на должность начальника штаба моей группы армий, я не мог предпочесть его моему начальнику оперативного отдела генералу Буссе, который был моего возраста и неоднократно доказал свою доблесть в боях, где мы сражались бок о бок. Я упоминаю об этом единственно потому, что некий близкий к Трескову господин распространял слухи о том, что я будто бы отказался от его кандидатуры, потому что он был ненадежным национал-социалистом. Все, кто меня знает, поймут, что я подбирал себе сотрудников не по этому принципу.

Если тем месяцам в Кобленце суждено было стать «зимой тревоги нашей», то это объясняется странной неопределенностью «войны теней» 1939–1940 годов, или «drole de guerre» [5] «Странная война» (фр.) . , как называли ее французы. Нам было бы легче, если бы мы с самого начала могли плотно заняться систематической подготовкой подчиненных нам войск для наступления в будущей весне. Было известно, что Гитлер, к сожалению, собирается начать наступления в конце той же осени, а когда оно оказалось невозможным, то по крайней мере зимой. Каждый раз, когда его «предсказатели погоды», метеорологи люфтваффе, предвещали хорошую погоду, он отдавал сигнал к тому, чтобы войска выдвигались в районы сосредоточения. И каждый раз метеорологам приходилось сдавать свои позиции из-за того, что либо проливные дожди превращали землю в непроходимую трясину, либо внезапный мороз и снегопад ставили под вопрос целесообразность применения танков или самолетов. Вследствие этого нас постоянно бросало между приказами наступать и их отменами – состояние весьма раздражающее как для войск, так и для командиров. В этот период самым очевидным образом проявилось недоверие Гитлера к военным донесениям, не отвечавшим его желаниям. Когда штаб группы армий в очередной раз заявил, что из-за продолжительных дождей в настоящее время начать наступление невозможно, он отправил к нам своего шеф-адъютанта Шмундта с приказом на месте изучить состояние почвы. Для таких дел Тресков оказался идеальным человеком. Он целый день таскал своего бывшего товарища по полку по практически непроходимым дорогам, через размокшие пашни и топкие луга, вверх-вниз по скользким пригоркам, так что вечером, когда они вернулись в штаб, Шмундт еле стоял на ногах от изнеможения. С тех пор Гитлер отказался от этих совершенно неуместных методов проверки наших донесений о погоде.