Владимир Даватц - «На Москву». Из истории белой борьбы

Кабинка уже наполнилась людьми. Стало совсем тесно. Нашли где-то краюху черного хлеба. Я наливал бульон по кружкам и раздавал желающим.

– Нет уж, господин профессор, это пойло заячье, – сказал казак Харитонов, сплевывая на пол.

– Разве не вкусно?

В это время вошел полковник К…

– Вы, говорят, профессор, угощаете бульоном, – сказал он. – Дайте мне кружку. Ну как вы себя чувствуете?

Я не успел ему ответить, как вступил в разговор поручик П.

– Профессор был совсем молодцом, – сказал он. – Представьте, работал под нулевой вилкой, как нипочем. Открывали борты. Пронесся снаряд и разорвался в трех шагах. Я уже думаю – наш профессор без головы. А он ничего – стал стрелять.

– Когда же это было? Я ничего не заметил, – отвечал я. Действительно, я этого не помнил.

– А помните, была рядом с вами ветла, а потом, когда опустили борт, ее уже не было, – сказал поручик П.

– Да, теперь я припоминаю.

И я вспомнил только теперь эту ветлу, которая как подкошенная упала под откос, и этот снаряд, который со свистом где-то пронесся близко-близко над головой. Да, к счастью для меня, все это было.

Вечером приказано было вернуться в Батайск; в Ростове оставались только легкие поезда. И когда приехали мы на прежнюю позицию, темная прежде станция Батайска блестела электрическим светом. На севере, там, где сиял еще вчера Ростов, был беспросветный мрак. Так Батайск торжествовал победу над Ростовом.

На следующий день мы испытали тяжелые минуты. Утром стало известно, что красные вновь взяли вокзал. Снова раздалась из города пулеметная и орудийная стрельба. Стреляли, кажется, из-за города, за Темерником. Потом выстрелы стали стихать, и к вечеру все успокоилось. Ростов и Нахичевань сделались нашими…

Наконец – это было 9 февраля – я смог поехать в Ростов. Поверх шинели я надел английскую сумку; положил в нее полотенце, мыло, немного сахару и мои записки; первое, что я сделаю, разыщу Г. Идти в только что занятый город было небезопасно. Я накинул за плечи английскую винтовку и обвязался патронташем. Я сошел с паровоза с нашим чиновником С. и каким-то офицером. Решили идти все вместе, пока не выяснится положение. Мы прошли несколько шагов и повернули на гору, на Темерницкую улицу.

Сколько воспоминаний. Ведь сколько раз ходил я по этому въезду в Ростов, который так нервно ожидал красных полчищ. И по этому же спуску я провожал свою невесту и прощался с ней на маленьком мостике на путях; я шел направо, в бронепоезд, стоявший на вокзале, она – налево, в Гниловскую. Был яркий солнечный день, слегка морозный. И первое, что нам повстречалось, была старушка с корзиночкой в руках.

– Бабушка, дайте пирожка, проголодались, – сказал С., обращаясь к старушке.

– Родненькие, дорогие мои, берите, милые, берите, Господь вас благословит. Уж дождалась я светлого праздника, спасибо, Царица Небесная… Кушайте, солдатики, кушайте…

Я никогда в жизни не ел таких вкусных пирожков. Я шел, держа в руке пирожок и уплетая его. В душе моей все сияло. Встречались люди, незнакомые и чужие. И смотрели они такими восторженными глазами, что, казалось, нет такой жертвы, которую жаль было бы принести, – лишь бы испытать восторг этих чужих и близких глаз.

– Вот они, идут, спасители наши…

– Родные, как измучились…

Боже мой, какое это счастье – войти в освобожденный город и чувствовать, что ты сам принимал участие в его освобождении. Что ты рисковал жизнью как воин, а не как зритель. Что идешь ты теперь запыленный и грязный – и идешь гордо, как раньше никогда не ходил, одетый в чистое белье и лучшие одежды.

– Со счастливым возвращением… Присяжный поверенный (он назвал свою фамилию). Это моя жена.

– Как я рада, как я рада.

Я иду дальше, уже теперь один. Я спешу к Г., на Почтовую улицу. Меня останавливает дама:

– Вы спасли моего мужа. Он сидел в Чрезвычайке. Если бы не вы…

Дама плачет.

– Я так счастлив, вы не представите себе…

Кругом собирается публика. И вдруг раздается вопрос:

– А сколько у вас сил? Прочно ли вы заняли город?

И в вопросе этом чувствуется страх. Я иду дальше по Почтовой улице, нахожу тот дом и ту квартиру, где живет Г. Дверь заперта; я напрасно стучу – никто не открывает. Сверху с лестницы сбегает чья-то прислуга.

– К кому вы стучите? Там никто не живет… – говорит она.

– Как никто? А где же женщина, у которой жили на квартире два молодых человека?

– Ее теперь нет… а впрочем, если хотите узнать ее адрес – этажом выше живет ее брат.

Я почти вбегаю к нему на квартиру и объясняю, в чем дело. Тот говорит, что она переехала куда-то на Сенную; адрес ее он сейчас скажет. Один из ее квартирантов З. уехал на Кубань, когда совершилась эвакуация Ростова; Г. в Ростове, и адрес его знает его бывшая хозяйка.

– Она переехала всего два дня тому назад… Ведь в их квартиру попала бомба. Г. сидел в своей комнате с невестой. В соседнюю комнату упал снаряд, разворотил мебель, разбил балкон.

По времени попадания это мог быть только пятидюймовый снаряд. И очень возможно, что именно я пустил его к Г. своею рукою. А ведь я так часто думал об этом… Я уже сидел у них за столом, пил чай и закусывал холодным заливным. Мальчик лет десяти, сын хозяйки, смотрел восторженными глазами на мою винтовку. Глаза его горели. Он нежно трогал ее рукой и повторял:

– Я буду военным. Я буду военным.

Я поблагодарил любезных хозяев, записал адрес и отправился на Сенную. По дороге меня не раз останавливали, не раз благодарили и почти всегда испытующе спрашивали:

– Надолго ли вы пришли?

Что я мог ответить им? Я говорил, что думаю, что Ростов мы не только взяли, но и удержим. По слухам, уже Новочеркасск занят нами. Против Ростова был двинут целый Добровольческий корпус отборных войск.

– А вдруг «товарищи» вернутся?

Но я так верил в нашу победу, в наше наступление, я так хотел дальнейшего нашего следования на север, что моя вера заражала других. И еще приветливее, еще восторженнее провожали они меня глазами.

Хозяйка Г. жила в большой еврейской семье. Было много мужчин, много женщин. В столовой, куда меня привели, стоял большой столовый стол.

– Садитесь, садитесь, – любезно приглашал меня хозяин. – Закусите, чем Бог послал, а потом мы вас проводим прямо к Г.

Выпили по рюмке коньяку.

– За ваше здоровье.

Я рассказал им, что делается по ту сторону роковой черты. Что Верховным правителем Юга России является генерал Деникин, что осуществлена федерация казачьих областей, что Мельников является председателем совета министров, а Тимошенко – председателем Верховного круга; что, наконец, генерал Шкуро жив и командует Кубанской армией. Почти все было им ново. Они слушали внимательно. Наконец, один из присутствующих спрашивает: