Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

Я вызывал его на встречу всякий раз, когда мне нужно было узнать что-нибудь о МИ-5, где у Бланта по-прежнему оставалось много друзей. Иногда я даже просил его достать мне самые свежие данные об отдельных агентах английской контрразведки.

Время от времени я просил его проверить, не собираются ли англичане завербовать кого-либо из наших соотечественников и не пытаются ли обратить одного из наших работников в агента-двойника. Всякий раз, когда у нас возникало малейшее подозрение, мы просили его сделать для нас проверку. Его услуги имели жизненно важное значение для создания благоприятной моральной атмосферы внутри нашей колонии, освобождая от взаимных подозрений.

Меня всегда интересовал вопрос, почему между английской разведкой и контрразведкой существует своего рода соперничество, и я часто задавал Бланту вопросы на этот счет. Он испытывал особое удовольствие, рассказывая мне во всех подробностях о повседневных грязных трюках, которые проделывают разведка и контрразведка, подкапываясь друг под друга. У Бланта была отличная память, и он точно знал, кто чего добивается. Иногда Энтони передавал мне информацию, которую подхватывал во время дружеских встреч с бывшими коллегами в ресторанах или на вечерах.

Мне не понадобилось много времени, чтобы сделать вывод: лучше всего использовать Энтони Бланта в качестве связного между Бёрджессом и мной, учитывая тот факт, что Гай мог добывать гораздо более важную информацию. Когда Блант в 1945 году уволился из МИ-5, Крешин решил, что он вновь займется подысканием агентов для МГБ. Но я отчетливо понимал, что теперь ему больше не хочется заниматься активной вербовкой и не докучал ему в этом отношении.

Мне особенно нравилось встречаться с Блантом, потому что мы оба одинаково понимали, как лучше отделываться от «наружки». Обычно агенты назначают свои встречи в каких-то определенных местах. У нас была иная тактика: мы уславливались о явке на каком-то неопределенном участке города, где могли установить визуальный контакт, но точного места не назначали. Например, Блант мог находиться где-нибудь на мосту, а я — внизу на дороге, или оба прогуливались в разных углах парка, а иногда на улице, разделенные расстоянием в два-три жилых дома.

Побродив десять-пятнадцать минут на указанном участке, мы замечали друг друга. Тут я, пересекая дорогу, или еще каким-нибудь способом, даю Бланту понять, что увидел его. И он спокойно следует дальше, зная, что я пойду за ним на некотором расстоянии, постоянно проверяя, не идет ли за ним кто-нибудь третий. Через некоторое время мы меняемся ролями: он идет за мной и проверяет, нет ли «хвоста». Такая карусель продолжается примерно полчаса, иногда дольше, если у одного из нас возникает сомнение, пусть самое малое. Затем мы уже встречаемся где-нибудь вдали от пункта первой визуальной явки. Метод — испытанный и надежный. Мы никогда не упускали друг друга из виду. При подозрении на слежку я, полагаясь на свой инстинкт, обрывал связь. В этом случае либо заходил в какой-нибудь магазин и покупал что-нибудь, либо шел в кино и не выходил оттуда часа три, а то и больше. Английский обычай пропускать за сеанс по два фильма оказался очень полезным в моей работе. Просмотрев всю программу, я шел домой.

Конечно, когда такое случалось, бедный Блант испытывал дискомфорт, но, к счастью, осечки происходили не часто. В большинстве случаев мои опасения оказывались лишь плодом воображения. А в тех редких случаях, когда слежка действительно велась, ее осуществлял явный новичок. Английской контрразведке никогда не следовало бы посылать неопытных наблюдателей, чтобы следить за человеком, в котором они подозревают знатока. В своей практике я встречался только с новичками.

Вести наблюдение — настоящее искусство, и ему надо учиться. Время от времени МИ-5 посылал своего агента следить за сотрудниками советского посольства, и иногда я замечал его у себя за спиной. В таком случае я никогда не пытался «оторваться» от него. Наоборот — старался как можно больше облегчить его задачу, оставляя агента вполне удовлетворенным. Но это означало, что встречу придется отложить.

В отличие от моих отношений с Бёрджессом и Кэрнкроссом, я общался с Блантом исключительно на строго профессиональном уровне. Он всегда был настроен подозрительно, взвешивал каждое слово в разговоре со мной, по мере возможности избегал доверительных бесед и держался в рамках конкретной задачи. Это не значит, что мы плохо ладили друг с другом. Просто отношения между нами не были такими теплыми. С Бёрджессом и Кэрнкроссом мы были большими друзьями, а отношения с Блантом основывались только на взаимном уважении.

Несмотря на свою надменность, Блант был чрезвычайно приятным человеком: высокий, благородный, с глазами стального цвета. Он заставлял собеседников держаться на почтительном расстоянии, но одновременно вызывал у них чувство доверия. Стоило только взглянуть на Энтони Бланта, чтобы понять — это человек, у которого слова не расходятся с делом. За все время, что мы работали вместе, он ни разу не нарушил своего обещания и ничего не забывал. У Бланта была привычка разглядывать людей, как картины. Например, он учил меня, как определять характер людей, наблюдая мимолетную смену выражения на их лицах или изучая их труды. Будучи эстетом, Блант мог распознавать художников по их картинам, архитекторов — по зданиям, построенным ими, писателей — по их книгам. В этом смысле он представлял собой полную противоположность Филби. Оба обладали разными достоинствами и характерными чертами, но нравились друг другу. Впрочем, Энтони Блант имел и существенный недостаток для нашей работы: терпеть не мог, когда ему смотрели прямо в глаза. Если кто на это отваживался, он отводил взгляд.

В июле 1947 года, когда я прибыл в Лондон, Дональд Маклин по-прежнему находился в командировке в Вашингтоне. Он часто приезжал в Англию, но осторожности ради Центр запретил кому-либо из нас вступать в непосредственный контакт с ним. Если Маклину надо было передать нам какой-либо материал, он доставлял его через Бёрджесса, с которым мог открыто встречаться как с коллегой по министерству иностранных дел.

Это не помешало мне пристально следить за карьерой Дональда. Мы знали, что Маклин жил в Соединенных Штатах, пользуясь репутацией блестящего молодого дипломата. После трех лет командировки ему присвоили очередной дипломатический ранг и отправили возглавлять канцелярию в британском посольстве в Каире. В это время Маклину исполнилось тридцать пять лет. Мелинда, его жена, осталась жить в Лондоне, но регулярно ездила в Египет с сыновьями Фергусом и Дональдом-младшим.

В Каире отношения между Маклином и МГБ испортились из-за глупости связного, которого ему назначили. Мы в Лондоне предупреждали своих египетских коллег, что к ним едет очень важный агент, с которым надо обращаться осторожно, стараясь поддерживать с ним наилучшие отношения.