Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

Перед встречами с Блантом я часто готовил вопросы, на которые хотел бы иметь ответы в связи с полученными нами документами. Нам нужны были пояснения по некоторым пунктам, особенно в ноябре 1950 года, когда мы узнали, что Западная Германия рассматривалась как возможный участник военизированной системы Запада. Каковы будут условия немецкого участия в ней? Знать это было совершенно необходимо, так как перевооружение Германии сразу после окончания войны сильно тревожило советских людей. Блант передал мои вопросы Бёрджессу, который дал мне на них ответ менее чем через сорок восемь часов. Такая связь предоставляла нам возможность действовать быстро и с наименьшим риском.

Время от времени Блант оказывал нам услуги, выходившие за чисто разведывательные рамки. Так он несколько раз ездил в Германию в качестве смотрителя королевской картинной галереи. Он осматривал произведения искусства, награбленные немцами и спасенные союзниками после падения нацистского режима. В Германии Блант встретился с Лео Лонгом, который после ухода из разведки в 1945 году вошел в состав британской комиссии по возвращению утраченных ценностей. Впрочем я лично не имел представления о том, какую информацию мог дать Лонг Бланту, так как сам с Лео никаких контактов не поддерживал.

По распорядку дня я вплоть до 1951 года должен был регулярно встречаться с Блантом. Однако я почувствовал, что работа на нас ему стала докучать. Он продолжал ее ради прошлого, в память о военном времени, а главное — ради Бёрджесса, которому по-прежнему был безраздельно предан. Эта верность вскоре обрела реальную почву, когда Бёрджесс попал в серьезную беду. Энтони Блант его не покинул, он оказался способным пойти на страшный риск, чтобы помочь другу. И после этого оставался единственным человеком, готовым его защищать. Блант не отступился от Бёрджесса до последнего дня своей жизни.

Шли месяцы, и саморазрушение Бёрджесса продолжалось. Однажды он поехал на праздники в Ирландию и там, бесшабашно разъезжая на машине, насмерть задавил человека. Ему удалось привести в действие все пружины, чтобы замять дело и избежать законного наказания, но на этот раз его коллеги по министерству стали открыто настаивать на его уходе. Однако случай в Ирландии не протрезвил Бёрджесса. Через несколько месяцев он избил еще одного коллегу, заявив, что тот теперь «станет знать, как любить американцев».

Во время отпуска в Танжере Гай совсем распустился: в пьяном виде бродил по барам, во всеуслышание называл по именам агентов английской секретной службы, покидал рестораны и отели, не заплатив по счетам. На улице в открытую приставал к молодым людям. Встретив старого приятеля, служившего в Танжере английским резидентом, вновь учинил драку и избил его «за проведение американского влияния в Европе». Затем он поехал в Гибралтар и провел точно такую же экзекуцию над представителем английской контрразведки.

Оба пострадавших, крепко рассердившись, написали на него жалобу в Лондон, но дружки Бёрджесса снова выгородили его. Начальство убедили, будто бы в обоих случаях пострадавшей стороной оказался Бёрджесс, и его простили, строго предупредив, чтобы он больше не позволял себе ничего подобного. Дни Гая в Азиатском отделе были сочтены.

Во время одной из встреч я спросил его, что может произойти, если на самый худой конец ему придется уехать из Англии навсегда. Я живо помню выражение его лица, когда он ответил:

— Питер, я не смог бы жить в России.

Нервы Бёрджесса сдавали, но он все еще продолжал давать нам важную информацию. В апреле 1950 года, за два месяца до начала войны в Корее, он прислал мне длинное, написанное от руки изложение донесения английской военной разведки, где подробно говорилось о размерах советской помощи вооруженным силам Китая. Не следует забывать, что с 14 февраля этого года Китай и СССР были связаны договором о дружбе и взаимной помощи. Таким путем мы узнали за несколько недель до начала военных действий, что удалось выяснить Западу о нашем сотрудничестве с китайцами.

Как можно скорее я отправил этот документ в Москву, но не знаю, попал ли он в дальнейшем в Северную Корею.

В июне 1950 года Бёрджесс начал работать вместе с Маклином, который снова оказался в Лондоне после того, как английский посол в Египте выгнал его оттуда. Поведение мужа в Каире страшно разгневало Мелинду, но она изо всех сил защищала его в министерстве иностранных дел. Она упирала на то, что его состояние объясняется переутомлением, ибо с самого начала войны Дональд не имел ни дня передышки. Она взяла верх, и Маклину дали несколько месяцев отпуска, в течение которых Мелинда держала его под пристальным наблюдением врачей, в том числе психиатра, который констатировал острую депрессию и половые расстройства.

После полугодового отдыха, Дональд в июне вернулся к своей работе в качестве начальника американского отдела МИДа. Каирский инцидент, кажется, забыли. Во всяком случае никаких пьяных оргий и дебошей больше не было. Первоклассный дипломат победил в Дональде Маклине, и его профессионализм расцвел как никогда. Что касается МГБ, то оно решило Маклина не беспокоить, и именно по этой причине я лично никогда больше не встречался с ним в Лондоне. Мы ничего у него не просили, но он сам по своей инициативе присылал нам информацию через Бёрджесса.

С началом Корейской войны перед Советским Союзом встал важный вопрос, как далеко готовы американцы пойти в развязывании мирового конфликта.

25 июня, в день, когда Северная Корея напала на Южную, Бёрджесс и его друг Маклин проявили большую активность. Бёрджесс предоставил мне аннотацию важных секретных документов. Составил он ее от руки, с добавлением своих комментариев о позиции британского правительства и возможности эскалации военных действий.

Маклин тоже прислал комментарии. Он был далек от оптимизма по отношению к американцам и посчитал их позицию «опасной и вредной» после того как Макартура назначили главнокомандующим [32] Макартур Дуглас (1889–1964), американский генерал, командующий оккупационными войсками в Японии, в 1950–1951 гг. руководил операциями вооруженных сил в Корее. . Мне кажется, Дональд тогда впервые открыто заявил о своем антиамериканизме.

Через два месяца, в августе, когда напряжение между Западом и Востоком достигло предела, Бёрджесса назначили первым секретарем британского посольства в Вашингтоне. Этот пост он получил как последний шанс, дающий ему возможность отличиться в качестве дипломата. А он так и не использовал преимущества, которое предоставил ему такой счастливый случай. Спору нет — его начальство считало, что это назначение встряхнет Бёрджесса и он возьмется за ум. С виду идея неплохая, но почему выбрали для его назначения Соединенные Штаты, когда каждому было известно, что Гай Бёрджесс терпеть не может янки и с пеной у рта критикует американскую политику? Могу это объяснить только несколько своеобразным чувством юмора англичан, благодаря которому и Дональд Маклин стал начальником американского отдела министерства иностранных дел.