Олег Царев - КГБ в Англии

«Агентурные сведения об оперативных приказах немецкого командования на советско-германском фронте, полученные от вас, являются весьма ценными и в большинстве случаев подтвердились другими источниками или действиями, проводимыми немцами на фронте. В частности, указанные сведения, полученные только в последние 2–3 месяца, позволили предвидеть ряд важных мероприятий, осуществляемых немецким командованием, таких как:

а) перегруппировка 4-го воздушного флота и начало массовых бомбежек наших железных дорог на рубеже Воронеж — Ростов, о чем наше командование было предупреждено за несколько дней;

б) состав 1-й и 4-й танковых и 6-й армий, создание армейской группы «Кемпф» на Харьковско-Белгородском направлении, создание армейской группы «А» (Крыма и Кавказа);

в) сформирование 5-й и 15-й авиаполевых дивизий, переброска на наш фронт 22-й авиаполевой дивизии и других частей и соединений;

г) замена операции «Тотенкопф» по выводу войск с Кавказа операцией «Нептун» — по дальнейшему удержанию таманского плацдарма и связанные с этим мероприятия;

д) создание испытательной группы противотанковых, самолетов на Брянском направлении и ряд других сведений.

Кроме того, получаемые приказы позволили судить о намечаемой или проводимой перегруппировке авиации, ее базировании, пополнении и явились важным источником по освещению немецких ВВС.

Присылка подобных материалов в будущем необходима и весьма желательна».

Аналогичная оценка поступила также в адрес начальника разведки НКГБ Фитина и от заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии генерал-лейтенанта Кузнецова. В ней говорилось, что получаемые сведения «приносят большую пользу» и что «желательно пересылать их как можно быстрее».

На основании этих оценок 31 мая 1943 года начальник 3-го отдела 1-го Управления НКГБ полковник Овакимян подготовил рапорт на имя Фитина с предложением выразить благодарность и наградить денежной премией ТОНИ и ЛИСТА в размере 100 ф. ст. Рапорт был доложен начальнику НКГБ Меркулову, который с ним согласился. В ответ на благодарность Центра Блант ответил письмом от 10 июня 1943 года, в которой говорилось:

«Трудно выразить словами, как я горжусь тем, что мой скромный труд помогает в борьбе против фашизма. В сравнении с героическими задачами, которые решают воины Красной Армии на полях сражений, наш труд кажется обыденным, но он, несомненно, важен и, я надеюсь, послужит стимулом к достижению лучших результатов…»

Анализируя уже задним числом происходившие в 1943 году в лондонской резидентуре события, можно предположить, что информация Бланта и Кернкросса о планах немецкого командования в преддверии летней кампании 1943 года, переломившей ход войны, не только благотворно сказалась на моральном состоянии оперработников и источников, но еще и удержала руководство разведки от поспешных действий в отношении «Кембриджской группы».

Напряженность в отношениях с Филби, Берджесом и Блантом возникла весной 1943 года. Ее причиной послужила история с АБО, начало которой положил Ким Филби. В 1980 году сам Филби вспоминал об этом так:

«Однажды я, на свой страх и риск, решил завербовать агента. Это был некий Генри Смолка, австриец, корреспондент правого журнала «Нойе фрайе прессе». Однако, несмотря на работу в этом журнале, Смолка был стопроцентный марксист, правда неактивный, немного трусоватый и ленивый. В свое время он переселился в Англию, принял британское подданство, изменил имя на Гарри Смоллетт и стал возглавлять русский отдел в Министерстве информации. Я обратился к нему с просьбой на личной основе передавать мне то, что может меня интересовать. Мы договорились, что если при первой же встрече со мной он захочет рассказать что-либо стоящее, то пусть достанет из пачки две сигареты — для себя и для меня — и держит их в виде буквы V. Так и сделали, и несколько раз он сообщал мне действительно стоящие сведения. В 1941 году я познакомил Смоллетта с Гаем Берджесом, который спустя примерно полгода, видимо желая представить меня в самом выгодном свете, все рассказал Громову (резидент Горский — О.Ц.). Однако за то, что я действовал без разрешения оперработника, я получил нагоняй».

Рассказ Филби в общих чертах об истории с АБО подтверждается его же объяснением, данным Горскому и Крешину на встрече в апреле 1943 года. В уточнении нуждаются только некоторые детали. Тогда он Сказал оперработникам, что завербовал АБО в конце 1939 года, уехал во Францию и, только вернувшись в 1940 году, возобновил с ним связь. В декабре 1940 года с возвращением Горского Филби также возобновил связь с советской разведкой. В марте 1941 года Горский якобы запретил использовать АБО в разведывательной работе, так как его информация не представляла ценности. Филби не разделял этого мнения, к тому же АБО в это время стал начальником русского отдела Министерства информации. Тогда Филби, Блант и Берджес, собравшись вместе и посовещавшись, решили передать АБО на связь Берджесу, который по характеру своей работы мог с ним встречаться официально; Так и было сделано. Блант к тому же проверил его надежность через МИ-5. Берджес, чтобы скрыть АБО, выдавал его информацию за свою или других своих источников. Когда в 1943 году резидентура по старой памяти поинтересовалась, где АБО и чем занимается, все трое опять посовещались и решили рассказать правду.

То, о чем Филби в 1980 году вспоминал как о курьезном эпизоде своей богатой событиями жизни, вызвало тогда серьезный переполох в резидентуре и в Центре. Кто же Смоллетт в действительности? Не внедрен ли он контрразведкой? Что ему известно о «Кембриджской группе» и ее деятельности? Эти вопросы совершенно справедливо задавали себе и Горский в Лондоне, и Овакимян в Москве. Эти же вопросы были заданы и Бланту как наиболее близкому Берджесу человеку, посвященному во все его дела, но более рассудительному и спокойному. 22 апреля 1943 года (в своих воспоминаниях, написанных в 1980 году, Филби ошибочно сдвигает эти события на год раньше) Блант в личной записке объяснил, как все произошло. Весной 1941 года Филби поставил вопрос о передаче контакта со Смоллеттом Берджесу, поскольку сам он работал вне Лондона и не мог видеться с ним достаточно часто. Этот вопрос обсуждали все трое — Блант, Берджес и Филби. Поскольку Смоллетт, служивший в Министерстве информации, мог быть полезен «для нашей работы, — писал Блант, — мы пришли к заключению, что в данном случае следует нарушить существующие правила», другими словами, не ставить в известность Горского о связи со Смоллеттом.

«ГАЙ установил связь со Смоллеттом и, насколько мне известно, — писал далее Блант, — получил от него ряд наводок, благодаря которым ему удалось получить очень ценные сведения из других источников». Блант не сомневался в лояльности Смоллетта — иначе Филби не удержался бы на своем посту в разведке. Когда же Горский стал опять интересоваться Смоллеттом, все трое вновь обсудили этот вопрос и решили, что скрывать истинное положение вещей нечестно и лучше рассказать обо всем, как есть.