Алексей Шишов - Казачество в 1812 году

Более того, так же думали и современники. Известно, что при дворе и в окружении императора Александра I именно генералу от кавалерии М. И. Платову приписывали исключительную роль в соединении военной силы России под городом Смоленском. Но здесь надо заметить, что на это соединение даровито поработали и именитые полководцы Михаил Богданович Барклай де Толли и Петр Иванович Багратион. То есть умалять в той странице войны значимые заслуги этих двух личностей было бы большой несправедливостью, равно как умалять и действительные заслуги донского атамана.

О роли его под Смоленском писали и докладывали в свои столицы и иностранные дипломаты, аккредитованные в российской столице. Можно сказать, что они тиражировали мнение императорского двора, мнение и военной части окружения монарха. Иначе говоря, имя атамана-«вихря» Матвея Платова в тот год было действительно у всех, как говорится, на слуху.

Французы были наслышаны о нем, уже многими из них виденном на поле боя, не меньше, чем русские (в том числе и, разумеется, казаки) о маршале империи Иоахиме Мюрате, кавалерийском полководце императора Наполеона, сыне трактирщика, одаренного Бонапартом титулом Неаполитанского короля. Когда создатель Французской империи говорил не без презрения о «жалких арабах Севера», то слушавшие его адъютанты, маршалы и штабисты понимали под этими словами именно атамана Платова, неутомимо истреблявшего по кусочкам Великую армию до тех пор, пока она не стала называться таковой.

Так, посол Сардинского королевства граф Жозеф де Местр, бывший тогда к российскому императору близким человеком из когорты иностранных посланников и потому хорошо информированным дипломатом, писал в августе 1812 года об успешном для русских деле под Смоленском следующее:

«…Главная честь сего принадлежит (гетману казаков) генералу Платову, который успел уже оказать выдающиеся заслуги в сей войне».

Знал ли донского атамана лично Бонапарт? Лично знал и зрил император французов Матвея Ивановича с 1807 года, познакомившись с ним по своей монаршей просьбе к Александру I в Тильзите. Наполеону очень хотелось увидеть воочию предводителя «степных ос», воевавшего не по-европейски, доставившего ему и маршалам Франции столько тревог и боевых утрат.

То тильзитское дело обстояло так. По случаю мирного окончания Русско-прусско-французской войны 1806–1807 годов стороны в лице двух державных монархов устраивали встречи, торжественные застолья, взаимные награждения, смотр войск, представления друг другу своих военачальников, которыми каждый из них был вправе гордиться.

На одном из таких воинских праздников Наполеон заговорил с представленным ему донским атаманом. Император сказал тогда Платову, более чем внимательно приглядываясь к нему, что много наслышан о том, как русский кавалерийский генерал великолепно стреляет из лука, о котором в армиях Европы давно забыли, а вот в России казаки, башкиры и калмыки считают лук со стрелами «не уходящим» в историю оружием. Император французов попросил казачьего военного вождя продемонстрировать ему и свите свое боевое искусство.

Платов удовлетворил желание венценосного полководца из разряда врагов России. Ему быстро доставили его родовой богато украшенный лук, которым Матвей Иванович очень дорожил. В присутствии Наполеона и Александра I он пустил несколько стрел в специально устроенную по такому случаю мишень. Бонапарт был очень удивлен меткостью лучника и силой ударов оперенных стрел с калеными наконечниками. Он лично убедился, что стрела может поражать людей не менее опасно, чем свинцовая шаровидная пуля.

Бонапарт подарил Платову дорогую табакерку, что тогда было высокой наградой и заносилось в личный формуляр военного человека наравне с орденскими, денежными награждениями и пожалованием наградным оружием, пенсиона или имения. Матвей Иванович сдержанно поблагодарил монарха Франции и сделал ответное дарение: он отдал Бонапарту приглянувший тому свой боевой лук. Тот эпизод из праздников на берегах Немана в Тильзите стал достоянием истории отношений России с Францией.

Великая армия, оставив Смоленск, двигалась по столбовой Смоленской дороге к Москве. Это время Русского похода французские мемуаристы все чаще связывают со все возрастающим чувством голода в рядах наполеоновских войск: «редкость» нахождения съестных припасов близ дороги стала для них привычной картиной. Они, словно сговорившись, винят во всем казаков, которые вели «скифскую войну».

Ее иррегулярная конница вела не в одиночестве. К слову говоря, в ходе Отечественной войны М. И. Платову, как военному вождю русского казачества, приходилось едва ли не постоянно командовать легкой егерской пехотой, полки которой не раз усиливали боевую силу летучего корпуса и в его арьергардной службе, и в авангардной. Егеря тоже стали участниками «скифской войны» против французов.

Поэтому у Матвея Ивановича сложились самые добрые отношения и полное взаимопонимание с командирами егерей. В ту войну егерские роты и батальоны часто являли собой образ «ездящей пехоты», поскольку часто, при марш-бросках, донской атаман приказывал казакам брать на своих коней второго всадника, то есть пешего стрелка.

Батальонный командир 1-го егерского полка Михаил Петров, вспоминая в своих мемуарах о пути, проделанном его егерской бригадой в рядах багратионовской 2-й Западной армии от черты государственной границы до подступов к Смоленску, высказал искреннюю благодарность однополчан атаману Платову и его казакам:

«Присоединяясь у Столбцов к армии князя Багратиона и перейдя чрез Бобруйск к Старому Быхову на Днепр, мы маневрировали одним нашим Егерским полком с атаманом Платовым при его 20 казачьих – Донских, Уральских, Татарских, Калмыцких и Башкирских – полках, у 16 орудий Донской артиллерии его около Могилева, Копыса, Орши, Любавичей и Рудни до Бабинович и Поречья. По этим местам мы пропасть полей и перелогов исплутали, не имея нигде и в намеке военных дел, опричь кое-где пошлых казачьих «чу и гиков».

Спасибо еще нашему атаманушке батюшке Матвею Ивановичу, что он в чрезвычайных движениях этих давал нашему полку два Башкирских полка возить: ранцы, шанцовые инструменты и заслабелых егерей; а без того все они, не рожденные быть конями, сгинули бы в отделку от беготни по извилистым тропам героев донских».

Егерский офицер М. М. Петров вспоминал и о том, как на дороге от Рудни к Смоленску его полку был устроен смотр, который проводил полковой шеф наследный принц герцог Август Голштейн-Ольденбургский. Он остался доволен состоянием и бравым видом полка, который носил его шефское имя, «выдержавшего все перетурки казачьей войны без повреждений порядка регулярной службы воинов».