Армен Гаспарян - ОГПУ против РОВС. Тайная война в Париже. 1924-1939 гг.

Эта точка зрения Главнокомандующего, однако, не во всех военных, так или иначе приобщившихся к политической работе, встретила сочувственное внимание, и особенно остро она оспаривалась, как вам известно, политическими организациями с обоих флангов. Высший Монархический Совет, с одной стороны, и недавно созданное Республиканское Демократическое Объединение — с другой. Для Армии конечный результат этой контроверзы существенного значения, как выяснилось на этот год, иметь не будет; несколько сот офицеров предпочтут остаться в членах политических партий, и Главное Командование не будет считать их в составе Армии.

Но вред и опасность такого разного понимания основных положений — что может и чего не должен делать офицер, хотя бы и превращенный временами в честного служащего или рабочего, если он все же хочет в свое время снова сделать свое офицерское дело, вред от этого заключается в том, что такое разное понимание внесло споры и смущение в широкие круги офицерства.

Однако авторитет Главнокомандующего и здесь сыграл свою роль, и в громадной массе офицеров, даже и не состоящих в рядах войсковых частей, доверяя Главнокомандующему, предпочитают идти по пути, им указанному.

Наглядным показателем, что в нынешних условиях бытия Армии она, Русская Армия с ее Главнокомандующим, является привлекающим центром для офицерства, лишь в силу неумолимых требований жизни покинувшего ряды Армии, с нетерпением ожидаемого дня, когда оно снова будет призвано нести офицерскую службу, являются факты, участившиеся в последнее время, когда офицеры, заброшенные судьбой в далекие заморские страны, где нет русских политических партийных организаций, инстинктивно сближаются между собой и оттуда пишут Главнокомандующему и просят считать их самих или их союз в составе Армии, просят давать им осведомление, не забывать их в нужную минуту. Недавно я получил подобное обращение от офицеров из Сан-Пауло в Бразилии.

Богатая вооружением, на своей собственной территории наша армия в 1917 году, после разрушения военной организации и военной дисциплины перестала быть армией, обратилась в толпу — зверя. Всем, кто поможет Главнокомандующему в неестественных, бесконечно трудных условиях сохранить в Русской Армии военную организацию и военную дисциплину, Главнокомандующий скажет горячее спасибо, а мы все, кто делили с ним работу и ответственность за Русскую Армию, отвесим низкий поклон.

Изменяется политическая обстановка, изменились условия жизни Армии, изменяются формы, в которые выливается временно организация нашей Русской, хотя и не вооруженной, но военной силы, но сама Армия остается той же и в силу закона притяжения масс, она ширится и развивается вовлечением в свою орбиту бывшего ранее разбросанного, а ныне постепенно организовываемого зарубежного русского офицерства. В исполнении этой задачи Главнокомандующий видит не свое право, не привилегию своего высокого звания, а свой долг и тяжелый крест.

Армия стоит на трех китах:

абсолютная непримиримость с советской властью;

безграничная жертвенность всех чинов ее ради спасения Родины;

горячая вера в высокое призвание Армии, верность национальному знамени, полное доверие к своему Главнокомандующему и радостное нетерпение следовать по указанному им пути за Великим Князем Николаем Николаевичем.

В ближайшее время можно ожидать, что ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЫСОЧЕСТВО Великий Князь Кирилл Владимирович обратится к русским людям с новым призывом — следовать за Ним. Кругами, близкими к Великому Князю, ведется деятельная работа с целью подготовить для указанного обращения благоприятную почву. Работа эта, к сожалению, ведется и среди наших военных организаций.

Имею также сведения, что Высший Монархический Совет предполагает признать Великого Князя — ИМПЕРАТОРОМ.

Предположение это, как говорят, вызвало уже известное разложение в Монархической Партии и внесло среди членов ее даже раскол, причем отделилось будто бы все молодое, т.е. все наиболее активное.

Возможно, следовательно, что вперед обращения Великого Князя будет выпущено соответствующее обращение Высшего Монархического Совета.

Уверен, что Вы приложите все силы к тому, чтобы Русское Зарубежное Воинство осталось верно заветам в БОЗЕ почившего Верховного Главы, который неоднократно заявлял, что «мы не должны здесь, на чужбине, предрешать за русский народ коренных вопросов его государственного устройства».

Исходя из изложенного, прошу:

В случае появления указанных выше обращений незамедлительно донести мне о том впечатлении, которое они произведут на чинов Русского Обще-Воинского Союза.

Всех чинов Союза, признавших Великого Князя Кирилла Владимировича — ИМПЕРАТОРОМ, немедленно исключать из РОВС властью соответствующих начальников.

В случае признания Высшим Монархическим Советом Великого Князя Кирилла Владимировича — ИМПЕРАТОРОМ предложить всем чинам Союза, кои по данным им особым разрешениям остаются в Союзе, принимали участие и в работе Монархической Партии, немедленно уйти из последней. При отказе — исключать их из Союза на общем основании, как перешедших в «политическую организацию».

«Боевая вылазка в СССР» о взрыве ленинградского Центрального партклуба в июне 1927 года

Было восемь часов и три четверти. Белый вечер, сырой и теплый, висел над «Ленинградом». Звонки трамваев, шаркание человеческих гусениц по панелям, стук собственного сердца — частый и тревожный — вот все, что воспринимало сознание. И еще одно воспринимало ясно и четко, что у подъезда Партклуба стоит милиционер, что ворота в проходной двор в соседнем доме заперты на солидный висячий замок, и остается единственный путь бегства — на Кирпичный переулок.

Прошли перед «мильтоном». Он скосил на нас глаза и отвернулся. Выглянули на него из-за угла Кирпичного. О счастье! «Мильтон» неторопливым шагом побрел к Гороховой. Путь, значит — свободен!

Тяжелая почти до потолка дубовая дверь. Как сейчас помню медную граненую ручку. Кругом роскошь дворца. Нет ни страха, ни отчаяния, ни замирания сердца. Впечатление такое, точно я на обыкновенной, спокойной, неторопливой работе.

Дверь распахнута. Я одну-две секунды стою на пороге и осматриваю зал. Десятка три голов на звук отворяемой двери повернулись в мою сторону. Бородка тов. Ширвиндта а-ля Троцкий склонилась над бумагами. Столик президиума посреди комнаты. Вдоль стен — ряды лиц, слившихся в одно чудовище со многими глазами. На стене «Ильич» и прочие «великие», шкафы с книгами.