Дмитрий Лелюшенко - Битва за Берлин. Сборник воспоминаний

Мне доложили, что передовой командный пункт уже оборудован в баронском доме, немного позади того места, где мы стояли с Рыбалко и Лелюшенко, наблюдая за переправой. Этот дом был хорошо виден. По нему откуда-то из глубины била неприятельская артиллерия, но очень неточно. Очевидно, немцы запеленговали работу уже развернутой там радиостанции, а может быть, просто вели стрельбу по приметному, отдельно стоявшему в лесу строению.

Я не спешил на передовой командный пункт. Меня притягивало к берегу не только радостное зрелище быстрой и успешной переправы: уже начал ходить паром, заканчивалась наводка моста. Удерживала на берегу и необходимость поговорить с командующими танковыми армиями, которым после переправы предстоял решительный и глубокий маневр по тылам противника.

Мысленно я видел конец этого маневра на южных и юго-западных окраинах Берлина. Так подсказывала складывавшаяся обстановка. Конечно, отдавать приказ о последующем повороте танковых армий в глубине вражеской обороны на Берлин было преждевременно – для этого еще не созрели условия, да и надо было получить разрешение Ставки. Но я хотел, чтобы оба командующих танковыми армиями почувствовали мое настроение, ощутили мою уверенность в том, что перед ними в дальнейшем откроется именно такая перспектива.

Мы стояли на берегу Шпрее и обсуждали обстановку. Командармов беспокоили горящие впереди леса. Пожары для танков очень неприятны. Они ограничивают видимость и без того в боевых условиях небольшую, к тому же движение через зону пожаров грозит опасностью подрыва в любой момент. Чего только не навьючено на броне у входящих в глубокий прорыв танков – штурмовые средства для переправ, а у более предусмотрительных – даже дополнительный запас горючего в канистрах или специальных бочках.

Но основным поводом для тревоги были, конечно, не пожары. Главная проблема, остроту которой понимали и командармы и я, состояла в том, что надо было идти вперед, а совсем близко, на флангах, еще продолжались жаркие бои. Танкисты входили в глубокий прорыв на фронте 13-й армии. Справа же 3-я гвардейская армия Гордова и слева 5-я гвардейская армия Жадова отражали непрерывные ожесточенные контратаки немцев на флангах.

Об этом в основном мы и вели разговор. Независимо от того, будут танки повернуты на северо-запад, на Берлин, или не будут, я так или иначе благословлял их на смелый отрыв от общевойсковых армий на большую оперативную глубину.

Разумеется, у танкистов могли возникнуть вопросы: позвольте, вот вы вводите нас в эту горловину, заставляете идти не оборачиваясь, отрываться, а на обоих флангах коридора идут жестокие бои. Не выйдет ли противник на наши тылы, не перережет ли наши коммуникации?

Надо отдать им должное, оба командарма этих вопросов впрямую мне не задавали. Но командование фронта считало своим долгом сказать, что они могут не беспокоиться. Потому я и оказался со своим передовым наблюдательным пунктом здесь, в самой середине пробитого коридора, чтобы держать и справа и слева угрожаемые фланги нашего прорыва, что называется, на своих плечах. Я даже хлопнул себя по плечам, так сказать, продемонстрировал в натуре, как я буду своим присутствием в центре прорыва распирать в обе стороны фланги: беспокоиться, мол, не о чем, можете действовать смело, стремительно, на предельную глубину!

Хочу повторить то, что уже говорил раньше о взаимном доверии. И Рыбалко и Лелюшенко, с которыми я провел ряд крупных операций, верили мне как командующему фронтом, а я верил им. Они знали, что я не бросаю слов на ветер, когда говорю, что тылы их армий будут обеспечены, что я сам нахожусь, и буду находиться здесь и приму все меры к тому, чтобы данное мною слово не разошлось с делом.

Вскоре после войны П.С. Рыбалко в своих воспоминаниях «Удар с юга» писал: «Мы шли вперед в то время, как позади нас оставались еще недобитые немецко-фашистские дивизии. Мы не боялись за наши коммуникации, так как знали, что высшим командованием приняты все меры для ликвидации этих недобитков. Фланги и тыл в продолжение всей операции были надежно прикрыты». Этими словами П.С. Рыбалко справедливо отдал должное своим соратникам по Берлинской операции командующим 5, 13 и 3-й общевойсковыми армиями.

Разговор происходил 17 апреля, на второй день наступления. А уже назавтра, 18-го, танкисты, в свою очередь, доказали, что их слово тоже не расходится с делом.

К концу 18 апреля танковая армия Рыбалко прошла за Шпрее вперед еще на тридцать километров, а армия Лелюшенко, встретившая в тот день не столь сильное сопротивление противника, продвинулась на сорок пять километров. И то, что оба командарма, несмотря на всю остроту обстановки, были спокойны за свои тылы, могу сказать по собственному опыту, играло немалую роль в скорости продвижения армий.

Целиком переправилась 18-го числа на ту сторону Шпрее и 13-я армия Пухова. К ней справа примкнули части Гордова, а слева – части Жадова. Попытки противника оказать нам организованное сопротивление на рубеже Шпрее окончательно провалились.

Однако в районе Котбуса, на левом фланге армии Гордова, и в районе Шпремберга, на правом фланге армии Жадова, по-прежнему шли ожесточенные бои. Именно это сильное давление противника на северном и южном флангах нашего еще сравнительно узкого коридора больше всего и беспокоило меня, заставляло принимать самые решительные меры для разрядки положения.

А сейчас возвращаюсь к событиям, происходившим 17-го числа.

На переправе я пробыл примерно до шести часов вечера. Последний разговор с Рыбалко и Лелюшенко перед их отъездом закончился как бы сжатым выводом из всего того, что мы обсуждали: смелее вперед, в оперативную глубину, не оглядывайтесь назад, не ведите с гитлеровцами боев за их опорные пункты, ни в коем случае не берите их в лоб, обходите, маневрируйте, берегите боевую технику, все время помните, что вам нужно подойти с запасом неизрасходованных сил к выполнению конечной задачи. Какая это задача, прямо опять-таки не было сказано, но они отлично понимали, что им, очевидно, придется драться за Берлин.

Уезжая, я оставил обоих в хорошем настроении. Неплохое настроение было и у меня.

Добравшись до замка, я связался по телефону со всеми, с кем еще надо было поговорить. Управление войсками фронта с самого начала операции осуществлялось бесперебойно, все виды связи работали устойчиво. И тут следует отдать должное генералу Булычеву, начальнику войск связи фронта, показавшему себя в этой операции с самой положительной стороны. Командармы, командиры корпусов, командиры дивизий вместе со своими оперативными группами, как правило, в эти дни управляли войсками с наблюдательных пунктов, вынесенных в боевые порядки войск, и перебоев в связи не испытывали.