Олег Черенин - Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

Могло же быть так, что Протце, работая с Дидушком, реально связал свою судьбу с советской разведкой, а все его дальнейшие действия были лишь попыткой возобновить контакт с ее представителями.

С точки зрения подтверждения версии о «честном» сотрудничестве с советской военной разведкой, самым уязвимым местом в нашем анализе является не столько непосредственное участие Рихарда Протце в операции по продвижению в советскую агентурную сеть своего подчиненного — майора Вера, сколько сопутствующие обстоятельства, связанные с документальной фиксацией и последующим направлением информации для ознакомления Гейдриху. Но и это вполне объяснимо. Протце мог информировать гестапо о ходе операции по «подставе» Вера советской разведслужбе, создавая своеобразную «подушку безопасности» для подстраховки от возможных неприятностей. Наверняка в гестапо и СД были осведомлены о прошлых «официальных» контактах Протце с представителями советской военной разведки (дело об освобождении Басова) и могли держать «его под колпаком» — так, «на всякий случай».

В итоге счет в этой игре остался для двух сторон близким к нулю. Почему близким? Да потому, что, «импровизируя», Вер превысил свои полномочия и все-таки «сдал» советским разведчикам достаточно полезной для них информации.

Для придания профессиональному «облику» Протце новых черт интересен эпизод, связанный с вербовкой некоего Карла Флик-Штегера, имевший место несколько ранее описанных событий. Он обратил на себя внимание советских разведчиков своими потенциально высокими разведывательными возможностями, обусловленными поистине «головокружительным» кругом его деловых и личных связей. Среди его знакомых были и высокопоставленные государственные чиновники, и сотрудники германских спецслужб, и функционеры НСДАП, включая самого… Гитлера. Понятно, что пройти мимо такого человека, не попытавшись привлечь его к сотрудничеству, советские разведчики не могли, тем более что среди связей Флик-Штегера значился… Роман Бирк [160] Мотов В . Указ. соч. С. 141; ОИРВР. Т. 3. С. 368. .

Удостоверившись в том, что Флик-Штегер действительно располагает хорошими оперативными возможностями, Бирк приступил к созданию необходимых условий по «выводу» объекта на берлинского резидента ИНО Бермана. Вскоре такие встречи состоялись. В них также принимал участие Бирк, представляя кандидату Бермана как «русского генерала». Берман, завершая свою работу в качестве резидента, уже предвкушал высокую оценку Центра за вербовку ценного источника, когда от Вилли Лемана была получена информация, что Флик-Штегер уже находится «под колпаком» у гестапо по подозрению в шпионаже в пользу иностранной разведки. Примерно в это же время Бирк обнаружил за собой усиленную слежку [161] ОИРВР. Т. 3. С. 369–370; Мотов В. Указ. соч. С. 152. .

Причины провала на тот момент пока не были известны. Еще через некоторое время Вер привел Бирка на встречу с Протце, который жестко допросил советского агента. Особенно его интересовала персона «русского генерала», участвовавшего 6 февраля 1933 года во встрече Бирка с Флик-Штегером. Бирк, «делая хорошую мину при плохой игре», был вынужден сознаться в том, что он действительно встречался с Флик-Штегером и неким его знакомым, но не 6 февраля, а в другой день.

Представим себе состояние Бирка, когда он давал такие противоречивые показания. Он доподлинно не знал, но мог предполагать, что именно в этот день наружное наблюдение за ним работало и могло зафиксировать встречу с «генералом» и Флик-Штегером. Как стало известно позже от Вилли Лемана («Брайтенбаха»), «наружка» действительно в тот день вела наблюдение, но не за Бирком, а за Штегером, и только по счастливому стечению обстоятельств потеряла их перед самой встречей с Берманом.

20 февраля Вер, встретившись с Бирком наедине, рассказал интересные подробности. Из его слов следовало, что Протце, а особенно он, Вер, буквально вытащили Бирка из лап гестапо, куда он угодил бы на основании сведений о попытке вербовки Флик-Штегером сотрудника гестапо Нуссбаума. Флик-Штегер показал, что задание привлечь последнего к сотрудничеству с советской разведывательной службой он получил от «русского генерала», с которым его якобы познакомил Бирк. Вер пояснил, что он и Протце не поверили показаниям Флик-Штегера, а посчитали, что последний по неясным причинам оклеветал Бирка. Этот эпизод, к счастью, для Бирка закончился благополучно. Такова общая канва событий, связанных с его участием в вербовке Флик-Штегера, заставившая, в конце концов, покинуть Германию [162] Там же. С. 156. .

Обращает на себя внимание ничем неоправданная доверчивость Протце по отношению к Бирку. Он почему-то больше верит ему, а не Флик-Штегеру, «засыпавшемуся» на попытке завербовать Нуссбаума. И это после того, как фамилия Бирка с подачи ставшего на путь измены участника операции «Трест» Опперпута-Стауница в свое время буквально «полоскалась» во всех средствах массовой информации как «агента ГПУ». Неужели опытного контрразведчика Протце, не доверявшего никому, могли убедить в невиновности неубедительные объяснения Бирка?

Скорее наоборот. Протце, как опытный профессионал, прекрасно отдавал себе отчет в том, что Роман Бирк, выступая посредником в контактах «генерала» (Бермана) с Флик-Штегером, не мог не работать на советскую разведку. Советский же агент полагал, что Протце не придал большого значения его участию в деле «генерала».

Известный американский специалист по истории германской военной разведки Ладислас Фараго, кстати, лично знавший Рихарда Протце в послевоенное время, в своей книге дал ему такую характеристику: «Лиса среди лис, не гнушавшийся ничем циник, он был старым профессионалом, считавшим человека виновным, даже когда его невиновность доказана. Но он мог быть приветливым и обаятельным. Его манера заключалась в том, чтобы делать и говорить неприятные вещи самым приятным способом. Он мог действовать с блеском, но только в делах, изначально не требующих разборчивости. Полностью поглощенный секретной работой, он был, пожалуй, единственным сотрудником Абвера, для которого не было ничего святого. Одиночка по натуре, Протце был не способен разделять ответственность или поручать работу. Все годы работы в Абвере он был одиночкой — самоотверженным, убежденным, скромным, но в то же время эксцентричным, не признающим авторитетов и в чем-то даже нечестным. Бывают люди, не ждущие похвалы за хорошо сделанную работу, а он, по его собственным словам, был не из тех, кого следует винить за ошибки. Этот принцип позволил ему пережить серию кризисов таким образом, что все его ошибки были забыты, а все достижения помнились» [163] Фараго Л . Игра лисиц: Секретные операции Абвера в США и Великобритании. М.: Центрполиграф, 2004. С. 103. .