Николай Лузан - СМЕРШ. Один в поле воин

Гопф-Гойер с ненавистью смотрел на телефон и не решался поднять трубку, чтобы доложить Гемприху о ЧП. В кабинете царило тягостное молчание. Райхдихт и Рудель понуро уставились в пол. Самутин забился в угол и боялся пошелохнуться. Гопф-Гойер поднял голову, прошелся взглядом по подчиненным, задержал на Самутине — тот дернулся, словно от удара электрическим током, и глухо произнес:

— Господа, надеюсь, всем понятна ситуация. Какие будут предложения?

Возникла томительная пауза. Первым ее нарушил Рудель и спросил:

— А что об этом думает Гемприх?

Гопф-Гойер болезненно поморщился и обронил:

— Я еще не докладывал.

— А что докладывать, когда самим неясно, поддержал его Райхдихт и предложил: — Сначала надо выяснить, сколько агентов мы потеряли из-за этого негодяя?

— И сколько? — задался вопросом Рудель.

— К сожалению, остается только гадать, — Райхдихт развел руками.

— Ну, почему же, господин Самутин, — Гопф-Гойер ожег его взглядом и желчно заметил: — Должен знать.

Самутин заерзал в кресле и, пряча глаза, выдавали из себя:

— Я могу только предполагать. Если исходить из того, что…

— Перестаньте мямлить, Самутин! — рыкнул на него Райхдихт и потребовал: — Доложите, сколько красноармейских книжек прошло через руки Петренко? Имел ли он доступ к картотеке на ценных агентов?

— Нет! Нет! Ключ от сейфа постоянно находился при мне! Я клянусь, господа!

— Оставьте свои клятвы! Кому они нужны! Так сколько было книжек?

— Э-э-э, семь… Нет, девять. Извините, точно не могу сказать. М-м-м…

— Хватит мычать, Самутин! Их фамилии! — потерял терпение Гопф-Гойер.

— Господин полковник, мне надо собраться с мыслями, — промямлил он.

— А они у тебя остались? — с сарказмом произнес Райхдихт и напомнил: — Это же ты подсунул нам этого суперагента!

Самутин побледнел — тертый калач, съевший собаку в таком опасном деле, как агентурное, он понял, к чему клонит Райхдихт. Главный сбэшник группы, прозевав Петренко, спешил перевести стрелку на него. Собравшись с духом, Самутин огрызнулся:

— Я с себя вины не снимаю. Но хочу напомнить: это вы, господин Райхдихт, отвечали за его оперативную проверку и потому…

— Что-о-о?! Ты мне своего выкормыша не подсовывай! Я тебя… — взорвался Райхдихт.

— Прекрати, Ганс! Сейчас не до того! — остановил его Гопф-Гойер и распорядился: — Самутин, через час представить мне полный список агентов, прошедших через руки Петренко! Полный! Вам ясно?

— Да, господин полковник! — заверил тот и застыл свечкой.

— Ну, так чего стоите? Идите и выполняйте! — рыкнул Гопф-Гойер.

Самутин просеменил к двери и мышью выскользнул в коридор. Гитлеровцы остались одни. Они хорошо отдавали себе отчет: семь или девять агентов, ставших жертвами Петренко, по большому счету для Гемприха и Берлина принципиального значения не имели. Абвер ежедневно терял десятки агентов — такова была неумолимая логика тайной войны с русскими. Проблема заключалась в другом: Петренко стал первым советским агентом, которому удалось проникнуть в кадровый состав абвера.

«Первый!» — на скулах Гопф-Гойера заиграли желваки, а пальцы сжались в кулаки. Он представлял себе, как на служебном совещании Гемприх станет разносить его в пух и прах — его, ветерана разведки, работавшего под началом самого аса тайных операций Вальтера Николаи, будут втаптывать в грязь на глазах выскочек — бывших лавочников, у которых ум и профессиональный опыт заменял партийный билет наци. Все еще надеясь найти выход из ситуации, Гопф-Гойер тянул с докладом до последнего. Пробежавшись взглядом по понурым лицам подчиненных, он, избегая смотреть им в глаза, мрачно произнес:

— Господа, надеюсь вам не надо объяснять, что на карту поставлены репутация нашей группы и честь каждого из нас?

— А если в Запорожье ситуацию раздуют, нам не позавидуешь, — констатировал Рудель.

— Поэтому, господа, надо думать, как выйти из нее с минимальными потерями, — осторожно намекнул Гопф-Гойер.

— Каким образом?

— Это уже зависит от того, как перед Гемприхом и Берлином повернуть дело с Петренко, — понял Райхдихт этот прозрачный намек Гопф-Гойера.

Тот оживился — заместители, похоже, дули с ним в одну дуду, и, приободрившись, заявил:

— Я надеюсь на вас, Ганс! Выбейте из мерзавца все, что можно, а там посмотрим.

— Постараюсь, господин подполковник.

— Очень старайтесь, Ганс! Очень!

— Не лишнее потрясти Самутина. С этими русскими не знаешь, в какой момент подложат свинью, — вспомнил о нем Рудель.

— С ним потом. Сейчас надо решать проблему с Петренко, — не стал дальше углубляться в опасную тему Гопф-Гойер и на том закончил совещание: — Всем за дело, господа! Время не ждет, оно работает против нас!

Покинув кабинет, Рудель отправился в учебный корпус, чтобы привести в чувство инструкторов с курсантами и возобновить занятия. Райхдихт остался в штабе и засел за досье на Петренко — доносы осведомителей, записи прослушки, надеясь найти в них то, что позволит сломать агента большевиков.

Сам же Петр томился в неизвестности. Но не столько она, сколько жажда и невыносимый смрад в камере изводили его. Попытки получить у часовых глоток воды наталкивались на угрозы. К муке душевной добавилась телесная. Каждый вздох в пересохшем горле отзывался болезненными спазмами. Вскоре от нехватки воздуха он начал задыхаться и, ища спасение, снял рубашку, майку и брюки. Это не облегчило страданий, усилившийся в камере смрад мутил сознание и вызывал приступы тошноты. Его взгляд метался по каменному мешку в поисках отдушины. Между рамой и стеной светлой полоской прорезался просвет. Петр прильнул к щели. Слабый сквозняк живительной свежестью обдал губы, и тут за спиной громыхнула «кормушка».

— Ты че делаешь, гад?! — рявкнул часовой.

— Слепой, что ли? — просипел Петр.

— А ну, портки одень! — потребовал часовой.

— Не нукай, я не жеребец.

— Хуже, ты — сука конченная.

— Кто из нас сука, еще разберутся.

— Чего-о-о?! — опешил часовой.

— Так ты еще и глухой.

— Молчать, сволочь! Щас соплями захлебнешься!

— Не пугай — пуганый. Выйду, сам будешь глотать.

— Выйдешь-выйдешь, ногами вперед!

— Это мы еще просмотрим! — и Петр дернулся к двери.

Часовой шарахнулся в сторону, захлопнул «кормушку», и из коридора понеслись вопли: — Гад краснопузый! Сука недобитая!

Внезапно они оборвались, и в наступившей тишине послышался шум шагов. Петр напрягся. Лязгнул засов, дверь распахнулась, и на пороге возник комендант. От ударившей в лицо струи смрада, его губы искривила брезгливая гримаса. Прикрыв нос платком, он промычал:

— Что, сволочь, уже на тот свет собрался?

— Мне и на этом неплохо, — буркнул Петр.