Фрэнсис Сондерс - ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны

Устрашённые тем, что пропагандистская броня СССР казалась неуязвимой, группа немецких интеллектуалов, бывших членов «Треста Мюнценберга», углубилась в подготовку плана. Встретившись с Мелвином Ласки в номере отеля во Франкфурте в августе 1949 года, Рут Фишер (Ruth Fischer) и Франц Боркенау (бывший в своё время официальным историком Коминтерна) начали делать набросок своей идеи о создании постоянной структуры, предназначенной для организованного интеллектуального сопротивления. Рут Фишер была сестрой Герхарта Эйслера (Gerhart Eisler), советского тайного агента, получившего в 1946-м прозвище «Коммунист номер один в США» и осуждённого в следующем году за подделку виз. С тех пор Герхарт пошёл на повышение, стал руководителем бюро пропаганды Восточной Германии и в этом качестве должен был отвечать за организацию советского ответа на планы Рут Фишер. Рут сама была одним из лидеров Коммунистической партии Германии до того, как её фракцию изгнали по приказу Москвы, что привело к её разрыву со Сталиным (и с братом). Она писала о своих планах одному американскому дипломату: «Я думаю, что мы уже говорили об этом плане во время моего последнего пребывания в Париже, но сейчас у меня гораздо более конкретный подход к нему. Я имею в виду, конечно, идею организации большого анти-Вальдорфского конгресса в самом Берлине. Он должен собрать всех бывших коммунистов плюс хорошо представленную группу американских, английских и европейских интеллектуалов антисталинистской направленности, заявить о своей симпатии к Тито, Югославии и к безмолвной оппозиции в России и её сателлитах и предоставить Политбюро возможность катиться прямо к воротам их собственного ада. Все мои друзья согласны, что эффект от этого мероприятия будет огромным и достигнет Москвы, если оно будет организовано должным образом» [138] Ruth Fischer. Цитата из Michael Warner. Цит. произв. .

Присутствовал ли Майкл Джоссельсон на собрании во Франкфурте? Несомненно, он был одним из первых, кто услышал о плане, который вскоре обсудил с Лоуренсом де Новиллем, а тот, в свою очередь, в середине сентября отправил конспект предложения Кармелу Оффи. «Идея пришла от Ласки, Джоссельсона и Кёстлера, - объяснял позднее де Новилль, - и я связался с Вашингтоном, запрашивая необходимую поддержку. Я сообщил об этом Фрэнку Линдси (Frank Lindsay) [заместитель Уизнера], и предполагаю, что он должен был обсудить дело с Уизнером. Мы просили утверждения. «План Маршалла» представлял собой источник неподотчётных средств и повсеместно использовался ЦРУ в то время, так что в деньгах не было никакого недостатка. Только борьба должна была получить одобрение» [139] Lawrence de Neujville. Telephone interview, February 1997. .

Бумага, получившая название «предложение Джоссельсона», легла на стол Уизнера в январе 1950 года. Тем временем Ласки, слишком нетерпеливый, чтобы ждать ответа, уже продвигал этот план; он привлёк Эрнста Ройтера (Ernst Reuter), мэра Западного Берлина, и нескольких видных немецких учёных, которые одобрили идею и пообещали поддержку. Вместе они сформировали постоянный комитет и начали рассылать приглашения интеллектуалам «свободного мира» приехать в Берлин, чтобы встать в ряд и быть посчитанными. Самостоятельность Ласки, однако, не во всём имела благие последствия. «Поскольку он являлся сотрудником американской оккупационной администрации, его деятельность от имени Конгресса нанесла удар больший, чем работа нескольких вражеских аналитиков, так как предоставила доказательство того, что правительство США стояло за этим событием» [140] Michael Warner. Цит. произв. .

Служащие УКП, добивавшиеся принятия плана Джоссельсона, представили формальный проект с бюджетом в 50 тысяч долларов, который был одобрен Уизнером 7 апреля. Уизнер добавил одно условие: Ласки и Джеймс Бэрнхам, который имел, можно сказать, профессиональный интерес в плане, должны были находиться вне поля зрения в Берлине «из опасения, что их присутствие только обеспечит боезапасом коммунистическую критику». Джоссельсон стал защищать Ласки, когда узнал о замечании Уизнера. «Здесь нет другого человека, тем более немца, который смог бы добиться такого успеха» [141] Там же. , - телеграфировал он. Но Ласки на данном этапе зашёл уже слишком далеко, чтобы сдерживаться. Он публично объявил себя генеральным секретарём предстоящего Конгресса за свободу культуры; его именем и именем мэра Ройтера были подписаны приглашения и программы. Для осуществления связей с общественностью к Ласки присоединился Арнольд Бейхман, который так своевременно появился в «Вальдорфе».

В Америке Джеймс Бэрнхам и Сидни Хук были заняты подготовкой американской делегации. Оба были в курсе участия УКП (хотя Хук забыл упомянуть об этом в своих мемуарах, вероятно, думая, что это не имеет значения). Билеты для американских участников были приобретены УКП, которое использовало «несколько посреднических организаций» - туристических агентств. Государственный департамент также участвовал в этой подготовке. Помощник государственного секретаря по связям с общественностью Джесси Макнайт (Jesse MacKnight) был настолько впечатлён происходящим, что стал убеждать ЦРУ в необходимости спонсирования Конгресса на постоянной основе ещё до начала заседаний в Берлине [142] Там же. . На этот раз оптимизм был вполне уместен.

Поздним вечером 23 июня 1950 года Артур Кёстлер и его жена Мамэн приехали на парижский Восточный вокзал, чтобы сесть на ночной поезд до Франкфурта, откуда они собирались направиться в Берлин. В поисках своего вагона они столкнулись с Жан-Полем Сартром, который ехал тем же поездом, хотя и направлялся на другое мероприятие. Сартр вопреки обыкновению был один, без Симоны де Бовуар (которую Кёстлеры знали под прозвищем Бобёр). Они поужинали вместе - в сопровождении полицейского охранника, приставленного к Кёстлеру французской службой безопасности. Причиной этого послужили опасения, вызванные угрозами расправы со стороны коммунистов. Тревога достигла пика, когда в коммунистическом ежедневнике «Юманите» была напечатана карта, на которой отмечена вилла Кёстлера «Вер Рив» в Фонтен-ле-Пор, около Парижа. Хотя в последние годы отношения Кёстлера и Сартра становились всё более напряжёнными, эти идеологические оппоненты по-прежнему чувствовали взаимную близость и ещё были способны непринуждённо общаться, когда поезд отправлялся в жаркую летнюю ночь. Сартр вместе с Альбером Камю публично отмежевался от конгресса, организованного Кёстлером, и отказался на нём присутствовать. Но Кёстлер жалел Сартра, который признался той ночью в поезде, что их дружба испарилась под жаром политических разногласий.