Фёдор Жорин - Исповедь чекиста. Тайная война спецслужб СССР и США

Влияние их традиций на формирование офицерского корпуса было огромно, первый из них — это суровый лев Багратион. «Никто не напоминал мне о том, что он начальник, и никто не умел лучше понимать… своих подчиненных», — писал генерал Ермолов о Багратионе. Таким же был и Ермолов.

Это умение лучших генералов той эпохи сохранять свое достоинство, быть строгими начальниками и вместе с тем чувствовать глубокое уважение к офицерской среде оказывало большое воздействие на выработку норм поведения офицеров в войсках.

Офицеры получали урок того, как нужно владеть сердцами своих подчиненных, добиваться нравственного влияния на них и чувствовать себя начальниками не только в силу своего чина, но и по праву военного опыта, образования, знания психологии людей. Такие офицеры уже одним своим примером воспитывали подчиненных в нужном направлении.

Понятно, что в это время русские офицеры горячо тянулись к военным наукам.

Когда в начале 1801 году юный Денис Давыдов приехал в Петербург, желая стать кавалергардом, его двоюродный брат Каховский язвительно заметил: «Что за солдат, который не надеется быть фельдмаршалом! А как тебе снести звание это, когда ты не знаешь ничего того, что необходимо знать штабс-офицеру?»

«Самолюбие Давыдова, — как пишет он в своих записках, — было скорбно тронуто, и с того времени, гонимый словами брата, я не только обратился к военным книгам, но и пристрастился к ним».

Понятие об офицерской чести стало единым для всего офицерского корпуса и генералитета. Что было недостойно младшего начальника, то же возбранялось и старшему. И основой этого принципа была идея бескорыстного принципа служения Родине. Холодным презрением окатывали суворовские генералы и офицеры гатчинских последователей, гонявшихся за внеочередным чином, добивающихся ордена в штабах, при дворе и пугавшихся поля боя. Истинный дух тогдашнего офицерства проявлялся в другом.

Герой финской кампании генерал Кульнев, говоривший о себе: «Я не сплю и не отдыхаю, чтобы армия спала и отдыхала», — однажды в беседе со своим офицером прекрасно раскрыл, в чем состоит доблесть начальников. Он сказал: «Если б у вас осталось только два человека, то честь ваша состоит в том, чтобы иметь неприятеля всегда на глазах и всегда уведомлять меня. Старайтесь отстаивать пункт, который Вы защищаете, до самого нельзя; к ретираде всегда есть время, к победе — редко».

Когда в швейцарском походе отряд русских войск па виду у противника в нерешительности начал топтаться возле крутого обрыва у селения Урзерн, Милорадович крикнул: «Посмотрите, как возьмут в плен Вашего генерала. Неужели Вы его не защитите?»

С этими возгласами он под картечью противника, не оглядываясь, бросился вниз. Наэлектризованные солдаты, забыв об опасности, ринулись вслед за своим любимым начальником и построились на равнине, не обращая внимания на неприятельский огонь и не сводя глаз с Милорадовича.

Скромный Дохтуров, прикованный болезнью к койке, находит в себе силы помчаться на защиту Смоленска, говоря: «Лучше умирать под ядрами, чем на постели».

На предложение французского парламентера капитулировать, Каменский, несмотря на безнадежное положение его отряда, с гневом отвечает: «Вы видите на мне мундир русского офицера и осмеливаетесь предлагать сдачу? Вон!»

В 1809 году молодой полковник Воронцов получил в командование Нарвский мушкетерский полк. Одаренный офицер, с ясным военным мышлением, воспитанный на культе Суворова, он превратил свой полк в прекрасный боевой инструмент. Вступая в новую должность и прощаясь с однополчанами, Воронцов оставил им как боевое завещание «Наставление господам офицерам Нарвского пехотного полка в день сражения».

Остановимся на этом наставлении. В его первой части трактуются тактические правила, которым необходимо следовать офицеру, а во второй речь идет главным образом о моральных принципах командного состава.

«Наш полк всегда славился отличными и храбрыми офицерами, не говоря еще в прежние до войны в последней Турецкой во все время под Измаилом, потом под Базарджиком, под Варною, под Шумлою, во все разы под Батином 16 и 26 чисел — словом, везде, где полк не видал неприятеля, офицеры всегда вели всех нижних чинов по пути славы. Теперь, более чем когда-нибудь, нужно, чтобы они доказали, сколь репутация их справедлива и что ежели дух храбрости есть отличительный знак всего русского народа, то в офицерстве оный соединен с святейшим долгом показать прочим всегда первый пример как неустрашимости, в трудах и повиновения начальству. Запрещать наистрожайше, чтобы никто из офицеров или солдат никогда не осмелился сказать что-нибудь такое, которое могло бы устрашить или удивить своих товарищей. Надобно стараться видеть неприятеля, какой есть, хотя он и силен, хотя он был проворен и смел, но русские люди всегда были и будут гораздо храбрее, новозаведенная наша картечь в близкой дистанции тысячу раз лучше его пуль; про штыки же и не говорю, еще никогда против русских штыков никто не удержался.

В прошедшую войну во многих полках была пагубная и престыдная привычка кричать, что отрезаны. Часто никто и не думал заходить вправо и влево, а фронт от сего проклятого крика приходил в смятение. За такой проступок нет довольно сильного наказания.

Храбрые люди никогда отрезаны быть не могут; куда бы ни зашел неприятель, туда и поворотятся грудью. Иди на него и разбей. Ежели неприятель был силен, то ежели он частью заходит к нам во фланг, он разделяет свои силы и тем становится слабее; ежели же он и прежде был слаб и хочет только испугать захождением, то он пропал, как скоро него пойдут в штыки.

Теперь по уложению тот, кто причинит смятение во фронте, наказан будет как изменник.

Офицера, который громко скажет «нас отрезывают», в тот же день, по крайней мере, надобно выгнать из полка. Вообще, духу смелости и отваги надобно непременно прибавить ту твердость в продолжительных опасностях и непоколебимость, которая есть печать человека, рожденного для воина. Сия — то твердость, сие упрямство всюду заслужат и приобретут победу!»

«В некоторых полках есть постыдное заведение, что офицеры и ротные командиры в спокойное время строги и взыскательны, а в войне слабы и в команде своих подчиненных нерешительны. Ничего нет хуже таковых офицеров; они могут казаться хорошими на парадах, на учениях, но не для настоящей службы их в полку; в деле против неприятеля солдат должен в той же пропорции больше бояться провиниться перед своим начальником, сколько вина его в таковом случае важнее тех, которые случаются на учении, а чем офицер был в спокойное время справедлив и ласков, тем больше в войне подчиненные будут стараться оправдать сии поступки и в глазах его один перед другим отличается».