Юрий Герман - Чекисты [Сборник]

— Н-да, — сказал Макаров. — Отчитал. — Он вдруг вскочил: — Вы непременно найдите этого мерзавца! Ведь мое имя треплет! Надеюсь, быстро разберетесь?

— Не думаю. Во всяком случае, мы вас известим.

Макаров долго еще говорил, прежде чем уйти.

Григорий Павлович полистал письма и подал их Комарову:

— Заготовьте постановление о назначении экспертизы, возможно, письма содержат тайнопись.

— Вряд ли…

— Все может быть. За бездарным антисоветским текстом может быть скрыта более серьезная информация, хотя я тоже в это не верю…

Пока машинистка печатала текст постановления, Комаров еще раз прочитал письмо. «Н-да, значит кого-то в городе втягивает иностранная разведка. Еще не втянула как следует, но уже начинает. И этот кто-то, по всей вероятности, молодой парень. Грамотный и не очень умный. Неужели он не знает, что свойственный человеку почерк никак нельзя исказить? Даже в «Технике молодежи» рассказывалось, как привязывали карандаш к запястью, к локтю, писали левой, и все равно характер почерка сохранялся. Парень глуп еще потому, что неумело подделывается под малограмотного. Пишет: «…Наступает оттепель, просыпается природа и человек, усыпленный зимней стужей. Бодрость и веселье пробиваются сквозь усталость и безразличие к жизни… Холод я ненавижу. Я так страдаю от него зимой. И когда о нем думаешь, то даже в жару по телу бегут мураж-ки…» Он так хотел сделать ошибку, что букву «ж» вывел четче и старательнее, чем остальные. Парень глуп еще и потому, что действительно, как подметил этот Дж. Стоун, врет бездарно… «Крестьяне, которые жили в оккупации, делятся приятными впечатлениями о том времени. Они так страстно говорят, что жалели об уходе немцев и с нетерпением ждали прихода американцев. С этой надеждой они живут и поныне…» Да, развесистей клюквы не придумаешь… Интересно, далеко ли этот тип успеет зайти, пока его не обнаружат? И кто его обрабатывает? Ясно, что идет обработка, втягивание, и парня этого надо разыскать…

В кабинете Григория Павловича шло совещание. Решался вопрос, что делать с гражданином Болдыревым Сергеем Петровичем, 1942 года рождения, беспартийным, окончившим Электротехнический институт, работающим в лаборатории одного из ленинградских заводов.

На столе лежала тоненькая папка. Письмо, принесенное Макаровым, к делу подшито не было, оно лежало на столе рядом. Григорий Павлович листал дело.

— По-моему, его надо арестовать и судить, — сказал Комаров. — Есть за что. В конце концов нетрудно доказать, что письмо, принесенное Макаровым, написано Болдыревым. И еще, видимо, он отправлял письма такого содержания. Любой человек, собираясь зимой опустить в почтовый ящик письмо, обязательно снимет перчатку, потому что в перчатке просто неудобно достать конверт. Болдырев прихватывал письмо бумажкой, потом рвал ее и бросал в урну.

Половцев потушил в пепельнице окурок и, продолжая глядеть в окно, сказал:

— Хорошо. Допустим, мы выяснили, что он написал это письмо и еще несколько. Раз он искажает свой почерк, значит, опасается, что письмо может быть вскрыто. Но что он пишет? Нечто подобное этой ерунде. Более серьезную информацию он дать открытым текстом не рискнет, а тайнописи не знает. Средства для нее были ему оставлены в тайнике, он знал об этом, но к тайнику не прикоснулся. И даже в Эрмитаж перестал ходить. Не будем гадать, струсил или раскаялся, думаю, что скорее струсил. За что же будем его судить? За связь с американской разведкой, но он тайник не взял. Письмо он получил, наверняка проявил, обязательно уничтожил и будет отрицать, что в нем было скрыто сообщение о тайнике…

— За клевету на Советскую власть, на правительство, на нашу страну, — вставил Комаров.

Представитель прокуратуры думал иначе. Прокуратура не возражает против прекращения дела.

— Я согласен с вами, — вмешался Григорий Павлович, — Болдырева надо доставить к нам, поговорить, разъяснить и предупредить. А дело прекратим. — Григорий Павлович повернулся к Комарову: — Он, видимо, боится, что вот-вот засыплется?

Комаров встрепенулся. Он думал: сколько времени отнял этот жалкий клеветник, согласный работать на иностранную разведку, и вот, пожалуйста, проводи-с ним профилактическую беседу. Нечего церемониться. За клевету так за клевету, виноват — отвечай по закону. Комаров попытался сосредоточиться, потер подбородок.

— Заметить наблюдение он не мог, мы действовали осторожно. Но за последние месяцы проявляет явное беспокойство, аж с лица спал. И все старается познакомиться с большим числом иностранцев. Прямо после работы едет на Невский или к «Астории», настойчиво ищет знакомств, причем не обязательно с американцами. И французы ему годятся, и финны, и итальянцы… Иногда по два знакомства в день заводит.,

Половцев заметил:

— Это значит, что тайнопись он проявил и догадался, что вступает в связь с американской разведкой. Вот и начал петлять, запутывать следы…

— Так как решим? — спросил Григорий Павлович, оглядывая присутствующих. Половцев заметил:

— Я свое мнение изложил…

Представитель прокуратуры добавил:

— Мы не возражаем…

Григорий Павлович повернулся к эксперту:

— Федор Иваныч, значит, ничего нового в присланных для Болдырева средствах тайнописи нет?

Высокий крупнолицый мужчина не спеша ответил басом:

— Обыкновенные средства. Для более серьезных агентов у них есть другие. А это так… — эксперт махнул рукой.

— Ну вот, значит, решим, — сказал Григорий Павлович. — Вы, Виктор Александрович, или вы, Игорь Семенович, берите завтра с утра машину, до начала работы езжайте к Болдыреву и привезите его сюда. Объясните, что для беседы…

Комаров не слушал Григория Павловича, торопливо что-то соображал.

— Понятно, товарищи?

— Нет! — сказал вдруг Комаров. — Я предлагаю не ездить за ним, а послать письмо с вызовом. Срок назначить с запасом. Я знаю этого типа. Он самолюбив, мнителен и труслив. Пускай сутки или двое помучается, пораскинет мозгами. Представляю, что с ним будет твориться.

— А если он повесится в уборной?

— Мы же госбезопасность, а не благотворительное общество. Раз напакостил — пусть переживает. Не волнуйтесь, он на себя руку не поднимет, а вот штаны раза два сменит.

— А если рванет куда-нибудь?

— Куда? За границу?.. Лично я хотел бы, чтоб он туда драпанул. Ему бы там всыпали. Более двух месяцев не брал тайник. И это он прекрасно понимает…

Когда эксперт и представитель прокуратуры ушли, Комаров невесело рассмеялся.

— Припоминаю, как дежурил у тайника. Приходят люди, постоят, посмотрят в окно, отдохнут и дальше. Вдруг является молодая мама… И на кой черт ребенка тащить в Эрмитаж? Ему еще рано, устал он. Сначала и так изгибался и эдак, капризничал и чего только не вытворял, а потом стал запускать руки за батарею парового отопления. Дети же наблюдательные. Ну, думаю, сейчас все испортит: вытащит контейнер, мамаша поднимет шум, сбегутся люди, и полтора месяца работы пошли прахом, а мне еще холку намылят: куда, мол, смотрел. Ничего другого не оставалось, как подойти, за-вести разговор. Между прочим заметил, что один мой друг, санитарный врач, недавно обследовал с комиссией помещения, где бывает много народу: метро, кинотеатры, музеи, — и, представьте, в самых неожиданных местах они обнаруживали болезнетворные микробы… Мама хвать чадо за руку, шлепнула его и потащила в туалет…