Валентин Фалин - Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов

Что стряслось, почему обмелел, измельчал поток, когда Гитлер решил повернуть военную машину против СССР? Британские спецслужбы, согласно сообщению Дж. Соммервила на симпозиуме в Штутгарте, перехватили кодовое название «Барбаросса» только 8 мая 1941 года [491].

Где были Остер и другие «ненавистники» нацизма из аппарата Канариса? Почему Браухич, визируя пересланный в Лондон герделеровский «план мира», не обмолвился, что через три недели откроется главный акт Второй мировой войны? Чем руководствовался сам Канарис, который не убоялся в сентябре 1940 года выдать Франко гитлеровский план втягивания Испании в войну против Англии и приспособления Пиренейского полуострова для проведения операций в Северной Африке и тем сорвал этот план, но утаил информацию о готовившемся «русском походе»?

На основании документов, в том числе недавно введенных в оборот, можно определенно констатировать, что если при подготовке оперативных планов, направленных против западных держав, Браухич, Гальдер, Томас и прочие высокопоставленные военные чины тянули канитель, то в разработке планов агрессии против СССР они бежали впереди своего фюрера. Гальдер и его окружение подзадоривали Гитлера в его авантюризме. Кое-какие сомнения слышались со стороны Геринга, Риббентропа, Кейтеля, Йодля и Варлимонта, а также морского командования. Больше тактического свойства, но все же сомнения. Главные официальные оппозиционеры в большинстве симпатизировали идее войны с СССР [492].

Оппозиция вспомнит о «буржуазной морали» и «цивилизации» ближе к октябрю-ноябрю 1941 года, когда от блицкрига остались раскаты грома и в повестку дня во весь рост встало образование антигитлеровской коалиции. С этого времени оппоненты заведут долгоиграющую пластинку о «невыгодности» для Запада доводить войну до разгрома германского империалистического государства и его вооруженных сил.

Авторы из ФРГ тщательно обходят такого рода неудобные углы. Риттер рассуждает о «полной тьме», наступившей с нападением на СССР. Хассель и Попиц дебатируют, не упущено ли было время для переворота, поскольку Германия не могла «более добиться приемлемого мира» [493]. Когда все летело в тартарары, тем больше возникало причин, даже с позиций архиконсерваторов, вставить палки в колеса «Барбароссе», не верно ли? Если бы до самого предрассветного часа 22 июня не угасала надежда на успех Гесса и сопутствовавших этой афере менее шумных акций. К тому же прежде нацисты зарились на «своих», теперь же сводили счеты с «главным врагом» – Советами.

По данным Соммервила, в середине мая 1941 года британские криптологи подобрали ключ к шифру немецких железных дорог и узнали много ценного о перемещении войск, а также о подготовке вагонов для транспортировки будущих военнопленных. 7 июня служба перехвата и дешифровки прочитала полный текст боевого приказа нацистским ВВС. На основании именно этого материала А. Иден провел 10 июня известную беседу с И. Майским, – рейх, предупреждали Сталина, изготовился напасть на Советский Союз. 12 июня была расшифрована телеграмма посла Осимы, докладывавшего в Токио содержание беседы с Гитлером. Телеграмма подтверждала: война – дело обозримого времени. Последовал новый предупреждающий сигнал в Москву [494]. Соммервил склонен подавать события в рекламно-детективном стиле, без того, чтобы сбалансировать свою версию с данными, заставляющими посмотреть на дело несколько шире.

До начала мая 1941 года британский комитет начальников штабов (КНШ) не считал нападение Германии на СССР делом решенным. Еще в двадцатых числах мая английская разведка придерживалась мнения, что Германия может извлечь больше выгод из экономических переговоров с Советским Союзом, чем из войны против него. Разведка пересмотрела свои оценки лишь 12 июня. В представленном ею докладе говорилось: «Получены новые данные о том, что Гитлер принял решение напасть на Советский Союз. Военные действия весьма вероятны, хотя определить дату их начала пока трудно. Мы полагаем, что развязка наступит, видимо, во второй половине июня» [495].

Война – занятие нешуточное. И когда в апреле Лондон хитрил, подбивая Советский Союз стать запевалой в схватке с Германией, он не мог не отдавать себе отчет в том, что сие неуместное лукавство в другой раз поставит вне доверия самую задушевную искренность. Это не обеление произвольной трактовки Сталиным данных о надвигавшемся гитлеровском нашествии, но желание не потерять в уравнении неизвестное.

Задним числом почти все и почти всегда ясно и бесспорно. Можно сказать и доказать, по меньшей мере самим себе, что западные державы и СССР были обречены совместно воевать против Гитлера, что Соединенные Штаты привели к конфликту с Германией и Японией не чьи-то промахи или волевые решения, а непримиримые противоречия. Как доказать и то, что послевоенный разлад Запада с Советским Союзом был почти неотвратимым.

В ту бурную пору, однако, многое выглядело иначе. Теоретические прикидки и мудрствования были не в цене. Надо всем – актуальная, обжигающая необходимость. Нередко перевешивал не совокупный, устоявшийся опыт, а непосредственные, неостывшие впечатления, отношения доверия или недоверия, симпатии и антипатии между конкретными деятелями, не только интеллект, но и чутье тех, кому было уготовано принимать необратимые решения, их способность без шор на глазах смотреть на необычное и непривычное, каким было едва ли не все во Второй мировой войне.

Конец 1941 года ознаменовал качественный перелом. В одной войне – молниеносной – рейх потерпел поражение [496] . Начиналась следующая – затяжная и изнурительная война. Кто будет в ней действительным, а не номинальным противником Германии, кроме Советского Союза? Насколько сплоченной будет антигитлеровская коалиция, сколь эффективный механизм военного сотрудничества она создаст, смогут ли СССР и США изыскать тот общий знаменатель, который позволит сочленить их интересы, отражающие различную природу систем?

С этими и множеством других вопросов мир вступил в 1942 год. С вопросами и надеждой получить на них ответы. И снова – в который раз – Советскому Союзу предстояло убедиться, что в отношениях между государствами слова и дела имеют собственные орбиты, зачастую вовсе несхожие.

Объективный – он не может не быть критическим – анализ процесса становления планов и открытия второго фронта изображается рядом историков как некое запоздалое сведение счетов между бывшими союзниками. «Вопреки советским утверждениям, оспаривающим это, – читаем мы у П. Бётгера, – как Великобритания, так и Соединенные Штаты Америки постоянно держались своего обязательства поддерживать Советский Союз всеми имевшимися в их распоряжении средствами» [497].