Владимир Шигин - Адмирал Михаил де Рюйтер

– Маршал, вероятно, имеет немало подобных портретов, которые дарит всем, кто его лупит. Завидное постоянство вкуса!

Вице-адмирал умел быть едким в оценках людей.

По возвращении в Копенгаген Рюйтер был пожалован от короля Фредерика пенсионом в восемьсот таллеров и возведен в дворянское достоинство со всем потомством, дав все почести и преимущества датского дворянства. Придуман был заодно и герб новоиспеченному дворянину: на геральдическом щите мчал конный кирасир, воздевающий вверх руку с обнаженной шпагой, символ всегдашней готовности к бою. Внизу были изображены три золотых ядра над золотой пушкой, серебряный крест и серебряный адмиральский корабль в лазоревом поле.

– Что в се это означает? – поинтересовался Рюйтер.

Ему объяснили. Затем спросили, не желает ли он что-либо изменить.

– Зачем? – пожал плечами вице-адмирал. – Оставляйте все как придумали. Какая мне разница!

Обмывая королевскую грамоту среди своих, Рюйтер иронично заметил, показывая на стоявший в углу каюты тяжеленный медный герб:

– Вот он тернистый путь сына пивоторговца и мальчишки-прядильщика к потомственному аристократу! Если так дело пойдет и дальше, то быть мне неминуемо каким-нибудь герцогом!

– Ну а уж нам-то не пристало тогда быть ниже баронов! – поддержали его бородатые капитаны, дружно сдвигая над головами кружки с горячим грогом.

Перед отходом из Копенгагена Рюйтер получил письмо от одного из своих друзей. Тот писал, чтобы Рюйтер по возможности поторапливался домой, так как его жена серьезно больна и врачи опасаются за ее жизнь. Едва прочитав послание, Рюйтер велел готовиться к отходу.

Всем кроме командующего было весело. Война закончилась, и впереди всех ждал дом и семьи. Эскадра уходила в Голландию. При вступлении ее под паруса благодарные копенгагенцы изо всей силы палили из всех своих береговых пушек. Ветер был голландцам самый попутный, и они на всех парусах мчались к родным берегам.

– Ну, все, теперь мы и дома! – бросил фразу один из офицеров флагманского корабля, когда на горизонте открылись островерхие Амстердама.

– Впереди у нас еще море! – оборвал его Рюйтер. – И одному Господу известно, что нас ждет впереди!

Увы, но недобрые предчувствия вице-адмирала сбылись слишком скоро. Буквально спустя какой-то час, идущий рядом мателот, на свежей погоде внезапно сильно рыскнул в сторону и с полного хода протаранил в борт флагманский корабль. Тот продержался на воде всего несколько минут. Большинство команды погибло. Сам Рюйтер спасся лишь чудом, уцепившись за обломки плавающего такелажа.

К кораблекрушению вице-адмирал отнесся философски:

– Утонуть можно не только в родной гавани, но и в домашней ванне! Найдите мне подшкипера, торопившегося попасть домой!

– Он утонул! – ответили ему.

– Вот видите, на все воля божья! – назидательно поднял вверх палец Рюйтер. – Он пребывал в нетерпении, но так и не достиг земли, я его предостерегал и я ступил на нее!

Дома Рюйтер поведал жене и детям, что отныне все они датские дворяне. Корнелия Энгель уже не вставала с постели.

– Как хорошо, что я дождалась тебя! – сказала она, сидящему подле ее кровати мужу. – Теперь я могу умереть! Прошу тебя, держи только меня за руку, когда я буду отходить в мир иной! Мне очень страшно!

– Я буду теперь всегда с тобой рядом! Ты еще поправишься, и мы вырастим нашего маленького внука-карапуза! – как мог, отвлекал ее от мрачных мыслей муж.

– А где же наша жалованная грамота и фамильный герб? – поинтересовался несколько дней спустя пятнадцатилетний Енгель.

– Сейчас с ними знакомится царь морей Нептун! – отвечал Рюйтер. – Думается мне, однако, что даденный мне титул столь значителен, что отдавать он его не пожелает!

– И бог с ним совсем! – смахнула с глаз слезу жена, уж извещенная о крушении мужа ввиду родного дома. – Главное, что сам живым остался!

Зиму Рюйтер провел дома, а по весне, похоронив жену, снова был вызван в адмиралтейство.

– Варварийские корсары продолжают стеснять нашу коммерцию в водах Леванта! – сказали ему.

– Что ж, я немного отдохнул и снова готов идти в море!

– Прекрасно! – захлопали в ладоши адмиралтейские начальники. – Мы даем вам девять кораблей, триста восемьдесят пушек и полторы тысячи людей. Ждем же одного: известий об усмирении зарвавшихся!

В конце мая 1661 года Рюйтер был уже в Средиземном море, где и крейсировал до глубокой осени. Узнав о прибытии своего старого недруга, мусульмане присмирели и почти не показывались из портов, предпочитая переждать голландскую напасть. Однако Рюйтеру все же удалось подстеречь и захватить их 22-пушечное судно с четырьмя десятками христианских невольников, которых немедленно освободили. Спустя некоторое время вице-адмирал пленил еще двух пиратов. После этого во главе всей эскадры он последовал к порту Фарина, где произвел предупредительную бомбардировку, а затем предложил варварийцам обменять захваченных в плен их соратников на находящихся в плену голландцев, что и было, естественно, немедленно исполнено. Тогда же Тунис поспешил заключить мир с Соединенными провинциями. Примеру Туниса последовал и дотоле несговорчивый Алжир. По заключении мира начались недовольство в голландских командах. Матросы, устав от долгого и бессмысленного, по их мнению, пребыванию в море, требовали ухода в Голландию. О недовольстве Рюйтер немедленно сообщил в Амстердам. Оттуда велели следовать к родным берегам, потому, что на смену рюйтеровской эскадры в Средиземное море выслана уже эскадра сына знаменитого Мартына Тромпа контр-адмирала Корнелиуса.

Корнелиус Тромп. Художник П. Лелли

К удивлению всей Голландии смена командующих на Средиземноморье дала обратный эффект. Варварийцы, узнав, что страшного для них Рюйтера больше нет, а вместо него прибыл никому не известный Корнелий Тромп, вновь взялись за грабежи и насилие. Несмотря на то, что Тромп пленил несколько пиратских судов и освободил несколько голландских, на пиратов это никакого впечатления не произвело: Рюйтера они боялись, а Тромпа игнорировали. Надо было что-то предпринимать, и адмиралтейский совет вновь решает послать в левантские воды Рюйтера.

– Я становлюсь у Генеральных штатов как пугало! – устало шутил вице-адмирал, привычно собираясь в очередной неблизкий вояж.

На этот раз в море он брал с собой и пятнадцатилетнего сына Енгеля.

– Мальчишке пора становиться моряком! – говорил он расстроенной жене. – Я же за ним присмотрю, и ты не волнуйся о нас!