Анатолий Терещенко - Щит и меч «майора Зорича»

Я больше чем уверен, Красная армия выдохлась людьми, оружием и боеприпасами. Она заметно в последние недели приостановила скоростной темп продвижения в нашу сторону. Тылы её отстали, и войска Советов испытывают затруднения в боеприпасах и горючем, — облобызал холуйски фюреровскую эскападу лукавый Кейтель.

— Всё сейчас надо максимально использовать, использовать для коренного перелома в войне! Он может наступить — и наступит! Я уверен! Эту уверенность я хочу передать и вам. Моё Провидение меня не подводило — не под-во-ди-ло!!! Эффективнее следует контролировать отдачу промышленности и сельского хозяйства. Принудительный труд, концлагеря, разведчиков, террористов, диверсантов надо использовать мак-си-маль-но… Да, да, — максимально! — кричал хозяин кабинета скорее горящим безумием глаз, чем, как обычно, лающими устами. — Ничего ещё не ясно. ничего ещё не потеряно. Армия не существует для мира, она предназначена для триумфального применения в войне. Сегодня она споткнулась, чтоб завтра подняться и победить!

— Полностью согласен с вами, мой фюрер, — почти хором, как выученное стихотворение, по-школярски гаркнули Кейтель и Гиммлер.

— Надо пройтись по тылам Красной армии. — Фюрер повернул голову в сторону Гиммлера: — Где армады ваших обещанных хваленых диверсантов и террористов? Вы мне называли цифру своих асов мокрых дел с тремя нулями. Назвать её? — Гиммлер поник головой, словно приготовился на плахе к гильотине. — Но ощутимых результатов я пока не вижу. Сейчас нужно множить диверсионноразведывательные школы. Контингента для такой работы в концлагерях хоть отбавляй.

Количество сегодня может помочь качеству. Многие лагерные сидельцы — дармоеды, отдыхающие в бараках. Зря только протирают штаны от безделья, а вдобавок рейх ещё обязан их одевать, обувать и кормить. Если это балласт, то у него нет права на дальнейшее существование в период всеобщей экономии. Балласт должен быть сброшен за борт с корабля под названием «Германия» и уйти в небытие — на дно, на дно, на дно! Я же говорю о других категориях — наших сторонниках поневоле: адаптировавшихся советских военнопленных, скомпрометировавших себя перед московской властью или обиженных нашей властью германских представителях, в которых можно и нужно вдохнуть патриотические чувства…

Фюрер закашлялся то ли от волнения, то ли от аллергии, может, от простуды. В последнее время его прессовала ангина. Он в категоричной форме приказал Гиммлеру усилить заброску в советский тыл своих подопечных. Потом резко поднялся, почти вскочил с кресла, словно подброшенный снизу мощной пружиной, и, скрестив руки на груди, стал быстро переставлять свои коротенькие ножки. Он метался по кабинету из угла в угол, что-то нашептывая себе под нос.

К нему возвращалось дурное расположение духа, внезапно сменившее проблески непонятно отчего взявшейся эйфории. Такие минуты он предпочитал ни с кем не делить.

— Вы свободны, — буквально по-змеиному прошипел хозяин кабинета.

Кейтель и Гиммлер, словно напуганные взмахом палки, как собаки с поджатыми хвостами, заспешили, чуть ли не обгоняя друг друга, к выходу. В коридоре быстро разошлись — у каждого была своя дорога к «спасению» разрушающегося храма под названием Третий рейх. Кроме того, у них были ещё конкретные прожекты, которые надо было, согласно приказам фюрера, быстро реализовывать в дела.

Генерал-фельдмаршал приостановился и задумался. Ему вспомнился почему-то бравурный доклад генерала Гудериана, отрицавшего опыт позиционной войны, предусматривающейся старым планом Шлиффена. Он ратовал за активное использование бронетанкового маневра с мощными ударными клиньями, рассекающими оборону противника. Гудериан докладывал об этом фюреру в урожайном на быстрые победы 1940 году, как раз сразу после окончания французской кампании в присутствии Кейтеля, Шпеера и Йодля.

Тогда Гитлер сказал:

«Теперь мы показали, на что способны. Поверьте мне, мой Кейтель, по сравнению с французской кампанией, поход против России будет просто игрой на ящике с песком…»

«Нет, нет, этот поход, к великому сожалению, не стал игрой в песочнице, он не только слишком затянулся, а развернулся на сто восемьдесят градусов и направлен противником теперь в нашу сторону, — подумал про себя Вильгельм Кейтель. — Новые начинания фюрера не спасут Германию от поражения. То, что он предлагает, — это чушь собачья. Но что я могу сделать — его не переубедишь. Он стал ещё упрямей, чем был раньше. Он стал капризно-больным».

Самое удивительное было в том, что этими крамольными мыслями поделился сам с собой человек, которому приходилось находиться длительное время рядом с Гитлером и подчиняться его воле. Это был генерал-фельдмаршал, по существу, начальник штаба всего верховного главнокомандования вермахта (ОКВ), правая рука фюрера в военных вопросах, его ближайший, доверенный советник во всех агрессивных начинаниях. Он был его трусливым подкаблучником и верным слугой. Он был его тенью! Но Кейтель, хотя и плыл по течению обстоятельств, ещё был загипнотизирован волей канцлера — своего хозяина. И всё же чувство реальности чаще стало стучать в сознание Вильгельма. Но раб по характеру, по натуре остается таковым даже с изменением обстоятельств.

Несколько более конкретных слов надо сказать о Люблинской разведывательно-диверсионной школе (РДШ). Она была создана на территории Польши для обучения агентуры из числа как советских военнослужащих, так и гражданских лиц в марте 1942 года близ Люблина в местечке Яблонь. Разместилась в бывшем замке графа Замойского.

Официально орган именовался «Особая часть СС». В школе велась подготовка агентов-диверсантов, радистов и разведчиков. Кадры поступали из особых, так называемых «предварительных» лагерей для русских и зондеркоманд «Цеппелин», где осуществлялась фильтрация военнопленных. Там шло их поверхностное изучение как военными разведчиками, так и представителями тайной государственной полиции — гестапо.

По количественному составу одновременно в школе находилось до двухсот вышколенных активистов, которым гестапо оказало доверие быть в качестве курсантов этого учебно-боевого заведения фашистской Германии. Слушателям преподавался курс ведения разведки в советском тылу, особенности проведения диверсионной работы, радиодело, специфика совершения террористических актов против командования, партийного и советского актива. Диверсанты изучали минно-подрывное дело. На близлежащем полигоне то и дело ухали взрывы «учебных» мин, заложенных под железнодорожное полотно и специальные для этой цели строения.

Срок обучения в школе составлял от трех до шести месяцев. По окончании курса обучения формировались группы по 3–5 человек с придачей радиста с аппаратурой.