Сэмюэль Гоудсмит - Миссия Алсос

Годом позже мне пришлось ненадолго побывать в Голландии, главным образом в связи с делами «Целластик». На месте я увидел, что в голландских университетских кругах дела эти были восприняты куда серьезнее, чем я ожидал. Голландская военная разведка, обыскав служебные помещения этой фирмы в самой Голландии, собрала еще больше данных, проливавших свет на ее деятельность.

Моя поездка дала мне возможность посетить дом моих родителей в Гааге, где я воспитывался ребенком и учился в высшей школе. Я вел свой джип через лабиринт знакомых улиц, которые теперь казались мне такими маленькими и узкими, и с надеждой думал о том, что вдруг найду моих старых родителей ожидающими меня дома, такими же, какими я видел их в последний раз. Но, к сожалению, я знал, что это только мечта: в марте 1943 года я получил от них прощальное письмо, на котором был штамп нацистского концентрационного лагеря. Письмо дошло до меня через Португалию. Это было последнее письмо от них.

Дом не был разрушен, но когда я подъехал ближе, то заметил, что все окна выбиты. Поставив свой джип за углом, чтобы не привлекать внимания, я через окошко проник в дом. Внутри был полный разгром. Все, что могло гореть, было растащено горожанами и пошло на топливо в последнюю холодную зиму оккупации. Лестничные клетки выломаны, двери сорваны, выдраны куски потолка, стен — одним словом, все, что могло быть использовано как горючее. Но каркас еще стоял.

В маленькой комнатке, где я провел столько дней моей жизни, я нашел несколько разорванных бумаг и среди них свой студенческий билет, который мои родители так тщательно хранили все эти годы. Перед моим мысленным взором этот дом предстал таким, каким он выглядел тридцать лет назад. Вот здесь был застекленный балкончик — любимое место моей матери, в углу стояло пианино, а там был мой книжный шкаф. Что случилось с множеством книг, которые я оставил? Маленький садик за домом выглядел унылым и заброшенным. Уцелел лишь куст сирени.

Стоя здесь, среди этих руин, которые некогда были моим домом, я испытал то тяжелое чувство, которое знакомо всем, кто потерял свою семью, родных и друзей, попавших в лапы нацистских убийц, — ужасающее чувство своей вины. Все ли я сделал, чтобы спасти их? Ведь в конце концов мои родители уже имели американские визы! Все уже было подготовлено. Как раз за четыре дня до вторжения немцев в Голландию они получили последние документы на право выезда в Соединенные Штаты. Но уже было слишком поздно! Если бы я немного поспешил, не отложил бы на неделю посещения иммиграционного бюро, если бы я написал нужные письма немного раньше, возможно, я сумел бы спасти их от нацистов. Теперь я плакал от тяжелого чувства своей вины. Я знал, что такие же чувства выпали на долю множества людей, потерявших своих самых близких и самых дорогих людей, замученных нацистами. Увы! Мои родители были только двумя маленькими людьми среди четырех миллионов жертв, направленных в отвратительных, битком набитых вагонах для перевозки скота в концентрационные лагери. На возвращение из этих страшных лагерей смерти никто и никогда не мог рассчитывать.

Мир всегда так восхищался немцами за их аккуратность — они так методичны, им присуще такое высокое чувство корректности!.. А ведь именно эти качества позволили им с такой точностью и спокойствием вести записи всех своих злодеяний, записи, которые мы обнаружили позднее в Германии. Из этих записей я и узнал точную дату смерти моего отца и моей слепой матери в газовой камере. Это произошло как раз в. день семидесятилетия моего отца.

Наши разведывательные органы в Париже информировали нас каждый раз, когда они выкапывали что‑нибудь такое, что, по их мнению, могло представлять научный интерес. Благодаря этому мы получили возможность допросить некоего немецкого специалиста в области авиации. Как выяснилось, в действительности он не был таким специалистом: в прошлом летчик — испытатель, он во время войны был представителем известной немецкой авиационной компании во Франции.

Работники разведки содержали его в превосходных апартаментах, в доме, принадлежащем французскому коллаборационисту. Владелец дома в это время находился в тюрьме. Этот парень из авиации был очень дружелюбен и общителен, но он не мог дать никакой ценной для нас информации. Он, видимо, заметил выражение разочарования на лицах майора X и моем, потому что сказал: «Вы, кажется, интересуетесь научными вопросами. Сожалею, но не могу вам помочь; я сам мало что знаю об этом. Во французском лагере для интернированных я встретил человека по имени Розенштейн, который располагает как раз той информацией, в которой вы нуждаетесь. Он настоящий ученый и рассказывал мне поразительные вещи о химии и об атомных бомбах».

Наши друзья из разведки пообещали нам разыскать этого Розенштейна как можно быстрее. Мы с трудом могли его дождаться, но наше терпение было щедро вознаграждено.

Розенштейн — высокий, худой человек, приблизительно лет тридцати пяти — произвел на нас впечатление очень осторожного и чрезвычайно любезного на типично немецкий манер человека. Он говорил по-

французски без всякого акцента, а также немного владел английским. Это был типичный немецкий ученый, работавший в области прикладной науки и обладавший буквально энциклопедическими познаниями в области химии и физики и особенно химической технологии. В его записных книжках материал был расположен по очень хорошо продуманной системе, а все записи отличались просто необыкновенной четкостью. Книжки эти были полны всевозможной информации по прикладной химии. Там были некоторые интересные данные о химических процессах, неизвестные союзникам в таких тонких деталях.

Розенштейн по происхождению был евреем. Сначала он бежал в Швейцарию, где занимал хорошее место в промышленных кругах, но был недоволен недостаточным признанием его научных заслуг, что привело к ссорам по поводу патентов. Семья, а потому и мысли Розенштейна продолжали оставаться в Германии. Его глубокие познания в химии были полезны немцам, и во время войны они приложили немало усилий к тому, чтобы он вернулся. Они обещали ему, что в Германии к нему будут относиться как к ВВИ—* «экономически ценному еврею» — или даже как к почетному арийцу. Он клюнул на эту приманку. В течение некоторого времени немцы держали свое слово. Он работал в области защиты от отравляющих газов и занимал значительный пост на главном предприятии по изготовлению синтетического газолина. У него было преимущество, заключавшееся в том, что он имел хороших друзей среди своих прежних одноклассников и однокурсников по университету, занимавших теперь значительное положение в немецкой химической промышленности.