Александр Лебедь - За державу обидно

— Ну, ну, не горячись! В общем, ты сморозил глупость! Шеф недоволен.

— Какой шеф?

— Ну какой, какой! Министр. Запомни: ты сморозил глупость. Езжай, и как завел батальон, так и выводи его.

Я положил трубку и задумался. Как всякому нормальному человеку с характером и самолюбием, мне вовсе не нравится чувствовать себя марионеткой. Кто-то что-то где-то решил, не дав себе труда довести до меня это решение, хотя бы в части касающейся, а я уже сутки носился, ругался, препирался, конфликтовал, выполняя приказы, смысл и конечный итог которых был мне неведом.

Но приказ есть приказ. В 8 часов утра я уже снова был у Верховного Совета. Зашел в кабинет Скокова, сообщил, что получил приказ вывести батальон. Юрий Владимирович принял новость довольно спокойно. Выразил сожаление, что батальон так мало побыл, сказал, что его будет не хватать, но, тем не менее, препятствовать отводу подразделения он не станет. Солдаты и офицеры уже совсем освоились среди защитников Верховного Совета. К ним относились спокойно и дружелюбно. Охотно помогли проделать нужные проходы в баррикадах. Солдаты позавтракали. Батальон построился в колонну и около 11 часов двинулся в сторону Ленинградского проспекта. В люки БМД и открытые окна кабин летели конфеты, пряники, червонцы. Я опять ничего не понимал. Завести батальон под стены было очень трудно. Мне казалось, что вывести его оттуда будет еще труднее, и я внутренне готовился к чему угодно, только не к такому спокойному отходу.

Пропустив все машины через проход в последней баррикаде, я уже собрался отправиться сам, но тут обнаружилось, что исчез мой уазик. Я ускоренным шагом обошел два квартала, пока наконец отыскал его. Именно ускоренным шагом, а не бегом, ибо вид бегущего генерала в мирное время вызывает недоумение, а в военное — панику, уазик стоял, прижатый пожарной машиной к одной из баррикад. Здесь меня нашел офицер связи с приказом к 13.45 прибыть в Генеральный штаб и явиться к заместителю министра обороны генерал-полковнику Ачалову. Время у меня еще было, я догнал батальон и остановил его с тем, чтобы уточнить командиру задачу. Тут, откуда ни возьмись, на меня налетела толпа журналистов и засыпала вопросами: «Куда и зачем водили батальон?», «Зачем выводят?», «Кто вы такой?», и т. д. Народ был настырный, напористый и цепкий. Обстановка складывалась достаточно нервная, к юмору не располагающая, тем не менее меня начал душить смех. Куда водил, зачем вывожу — да черт его знает! Но им-то я так ответить не мог. А тут неожиданно мне вспомнился анекдот про русский характер. Взбунтовались в деревне мужики, повалили с косами и вилами к барской усадьбе, загомонили… Вышел на крыльцо барин. В халате и шлепанцах, на голове — феска, в зубах трубка, под мышками — по ружью. Выдержал многозначительную паузу и, когда наступила мертвая тишина, спросил: «Ну, что?» Толпа понурила головы и начала расходиться. Через несколько минут никого не осталось. Вечером в кабаке сидел мужик, перед ним стояла пустая бутылка, в стакане остатки водки, краюха хлеба. Мужик поднял стакан, посмотрел на него осоловелым взглядом и вдруг взъярился: «Чаво, чаво? Да ничаво!» И выпил. Сам не знаю, почему пришла мне в голову эта странная ассоциация.

Я уточнил комбату задачу, отмахнулся от журналистов и поехал в Генеральный штаб. Пропустили меня туда беспрепятственно, видимо, ждали. Я поднялся на пятый этаж и прошел в приемную Ачалова. Там я встретил командующего ВДВ генерал-лейтенанта Грачева. Он отозвал меня в смежную комнату для какого-то разговора. Но обменяться мы успели буквально несколькими фразами. Командующий спросил:

— Ты готов?

— Готов.

Я действительно всегда готов, знать бы только еще, к чему?

— Ну держись!

Тут в комнату влетел подполковник и возвестил:

— Генерал-майора Лебедя вызывает министр обороны!

Мы с ним проследовали по длинным коридорам в кабинет министра. Порученец доложил. Я вошел и представился. Министр неотрывно смотрел на меня несколько секунд, потом сказал:

— А мне доложили, что ты застрелился!

— Не вижу оснований, товарищ министр.

Министр взорвался. Он весьма выразительно охарактеризовал умственные способности и наличие информации у тех, кто ему докладывал, и разрешил мне идти.

Я вернулся в приемную Ачалова. Грачева там уже не было. Порученец передал мне приказ «Ждать!» Я использовал это время для того, чтобы разобраться, откуда у министра такая, мягко говоря, странная информация. Выяснилось, что средства массовой информации усиленно распространяли слух о том, что 19-го я переметнулся, а 20-го начали распространять такой же ничем не подтвержденный слух, будто я застрелился. Забегая вперед, скажу, что 21-го раскрутили уже новую версию, будто меня захватили заложником защитники Белого дома. И никого особо не смущал тот факт, что не далее как вчера я покончил с собой.

Ждать пришлось минут пятнадцать. Наконец пригласили в кабинет. За длинным столом сидело человек 20–25. Генерал-полковник Владислав Алексеевич Ачалов расхаживал по кабинету. Он пригласил меня пройти во главу стола и сесть на его место. Слева от меня первым сидел генерал армии Валентин Иванович Варенников, справа, в конце стола, — весь взъерошенный Грачев, генерал-полковник Б. В. Громов, командир «Альфы» генерал-майор В. Ф. Карпухин и еще какие-то люди в форме и штатском. Не знаю, о чем шла речь до этого, но с моим появлением Грачев вскочил и, указывая в мою сторону, сказал: «Вот генерал Лебедь, он длительное время находился у стен здания Верховного Совета, пусть он доложит».

Я стал докладывать, что у здания Верховного Совета находится до 100 тысяч человек. Подступы к зданию укреплены многочисленными баррикадами. В самом здании — хорошо вооруженная охрана. Любые силовые действия приведут к грандиозному кровопролитию. Последнее я доложил чисто интуитивно, предполагая на основании собственного опыта, о чем могла идти речь. Дальше мне докладывать не дали. Меня оборвал Валентий Иванович. Презрительно блеснув на меня очками, он резко заявил: «Генерал, вы обязаны быть оптимистом. А вы приносите сюда пессимизм и неуверенность». К генералу армии В. И. Варенникову я всегда относился с уважением. Это человек, прошедший всю войну, Герой Советского Союза, участник Парада Победы, награжденный девятью боевыми орденами. Но в ту минуту блеск его очков меня покоробил. В свое время меня учили неглупые люди, и они считали непреложной истиной, что обстановку надо докладывать не так, как кому-то хочется или нравится, а такой, какая она есть на самом деле. Только в этом случае можно принять правильное решение. Иногда — единственно правильное.

Походив еще немножко, Ачалов объявил, что все ясно, обсуждать больше нечего, и закрыл совещание. Люди стали расходиться. Грачев подозвал меня и приказал держать его в курсе дела. Ачалов приказал остаться мне, командиру «Альфы» В. Ф. Карпухину и заместителю командующего Московским военным округом генерал-лейтенанту А. А. Головневу. В это время вошел министр обороны в сопровождении маршала Ахромеева. Спросил: «Как дела?» Ачалов доложил, что всем все ясно, все убыли по местам. Министр что-то еще спросил вполголоса и вышел. Ачалов повернулся к нам троим и предложил провести рекогносцировку подступов к зданию Верховного Совета. Именно предложил, а не приказал. Это было странно и совсем не похоже на Ачалова. Когда Владислав Алексеевич возглавлял ВДВ, я командовал у него «придворной» Тульской дивизией и знал его как жесткого, властного, уверенного в себе человека. Его распоряжения всегда были четки, определенны и лаконичны. В нем чувствовалась хорошая штабная жилка. И вдруг — какое-то расплывчатое предложение самим разработать план рекогносцировки, потом вернуться и доложить.