Александр Лебедь - За державу обидно

Так я нежданно-негаданно оказался в отпуске. С моими ногами ничего не смог поделать ни Ферганский госпиталь, ни Рязанский. К тому же свежеприобретенными туфлями я умудрился набить небольшой пузырек на большом пальце левой ноги, который по простоте душевной замазал зеленкой, что, как выяснилось, оказалось решающим в определении диагноза.

Беглый взгляд на ноги и мгновенное заключение: лимфоденит, вот место проникновения инфекции.

— Какой к черту лимфоденит, я… Дальнейшие объяснения были бесполезны, на меня смотрели снисходительно-высокомерно: «Учишь тут, капитан, отцов!..»

Так я добрался до родного Новочеркасска. К тому времени я уже начал сильно сомневаться в том, что мне удастся выполнить приказ командира полка. И уже мысленно прикидывал, как мне придется лихо зашнуровываться и изображать перед Юрием Викторовичем бодрость тела и духа.

В Новочеркасске моя не сведущая в медицине мама крупно настрогала в ведро с кипятком алоэ, и я поочередно держал в нем ноги. Держал от безысходности и тоски, не веруя в какой-то положительный результат. Но странное дело — после первой же припарки ставшая уже привычной боль уменьшилась. Я оживился и нарастил темп. Три дня я посвятил этому благородному занятию — сидеть на веранде, опуская поочередно ноги в ведро.

Результат превзошел ожидания: все исчезло и больше никогда не возвращалось. Привыкший спать, как сторожкий пес, я, утратив ставшую уже было привычной боль, проспал кряду 14 часов, а когда проснулся, был действительно здоров, как бык. Что это было, я не знаю, если что-нибудь нервное — так я не нервный, а больше и грешить не на что.

Из этого отпуска запомнилось одно: когда приземлился на подмосковном аэродроме и после афганских голых скал и пустынь увидел русские березы, такое к горлу подкатило, что минут пять пришлось в сторонке делать вид, будто я что-то потерял.

В Афганистан я вернулся где-то в середине мая. К тому времени полк успел принять активное участие в проведении Панджшерской операции и, когда я, как говорят во флоте, вышел на палубу, выяснилось, что палубы нет. В мое отсутствие батальон разорвали: одна рота во главе с заместителем командира батальона находилась в Анаве и составляла резерв командира полка; другая под руководством начальника штаба, выполняя приказ о расширении зоны охраны аэродрома, обороняла опорный пункт под Махмудраками. Еще рота без взвода была придана третьему батальону. Взвод этой роты бессменно нес караульную службу в полку, на момент моего прибытия 17-е сутки не сменяясь.

— Признаться, я несколько растерялся. Мой батальон, мой боевой кулак, который я любовно растил и пестовал, безжалостно разогнули на пальцы, и пальцы те расшвыряли в разные стороны. На вопрос находящемуся на хозяйстве зам по тылу: «Это куда же мне в такой ситуации податься?» — получил честный ответ: «А черт его знает! Наверно, в Анаву. Там командир полка, там Грачев. Там третий батальон с твоей ротой, там твоя резервная рота».

Я так и сделал: экипировался надлежащим образом и подался на вертолетную площадку ловить попутный борт. Мне пообещали, что я взлечу примерно через час. Я принялся терпеливо ждать. Минут через 10 приземлился вертолет, из которого первым спрыгнул на землю Юрий Викторович Кузнецов. Я представился по случаю возвращения из отпуска.

— Здоров?

— Здоров!

— Молодец! А куда это ты, дружок, собрался? — спросил Кузнецов.

— В Анаву!

— Не-е-т! Там бездельников без тебя хватает. Это что же, балду гонять и водку кушать?

— Какая водка, там две роты.

— Там у меня Пал Сергеевич и, судя по всему, не скоро выберется. Так что ты у меня, приятель, попашешь здесь заместителем командира полка. А балду — в другой раз и в другом месте. Разворачивай оглобли! И в полк шагом марш!

— Товарищ подполковник, я…

— Прекратить разговоры! Я сказал — шагом марш! У меня главная головная боль здесь.

Он был прав, Юрий Викторович. За те три недели, которые я исполнял обязанности заместителя, я морально устал. Людей в полку осталось катастрофически мало, а вводные сыпались, как из рога изобилия. Некем было менять: караул, наряд по столовой, по КПП. Солдаты и офицеры валились с ног от усталости и умудрялись засыпать стоя. Никакие окрики и понукания здесь помочь не могли, да и язык не поворачивался. Пришлось менять режим службы, наращивать дополнительное питание. Систематически прибывали бывшие раненые и больные, все из разных подразделений. Организовали сводные отделения и взводы и пристроили их к делу. Вышел из строя рефрижератор-продсклад. Деваться некуда: разогнали занимавшую рядом позиции афганскую зенитную батарею и оборудовали продсклад в их прохладной казарме. В батальоне материального обеспечения 108-й мотострелковой дивизии сгорел хлебозавод, развернули собственный, определив в хлебопеки вчерашних стрелков и даже одного механика-водителя, под руководством неуверенно чувствовавшего себя прапорщика. Хлебную проблему решили.

Всплыли еще десятки вопросов, связанные с несением гарнизонной службы, с выполнением санитарно-эпидемичес-ких мероприятий. Короче — это было то, что называется дурдом! Постепенно все более или менее утряслось. Из Анавы вернулись две мои роты. Я снова стал комбатом, но с возложением на меня обязанностей заместителя командира полка.

Вернулся командир полка и с ним разведрота и ряд других подразделений. Жизнь все более и более входила в привычное русло. Прокатилась волна приказов по армии, разносящих в пух и прах отдельных командиров частей за разгильдяйство, несобранность, слабую боевую подготовку подчиненных. Приказы требовали повысить, подтянуть, добиться, достичь, ну, а чтобы всем было понятно и наглядно видно, как это делается, предписывали провести цикл показных занятий.

Проведение их командир полка возложил на меня, обосновав это примерно следующим образом:

— Ты восемь лет прослужил в училище, значит, методист! Учебная дырочка у тебя почти заросла, но кое-что осталось, и потом, ты у меня заместителем работаешь.

Я погряз в показных занятиях. Чего я только не показывал! Как спешиваться на ходу, как развертываться, как свертываться, как выносить раненых, как методически правильно штурмовать кишлак, разминировать минные поля.

Планы-конспекты я пек, как блины, командир полка утверждал их, не читая. Как правило, в течение суток, а то и менее, готовил то или иное занятие, и показывал, показывал, показывал…

Где-то в начале июня я, сидя за столом спиной к двери, корпел в своей комнатешке над очередным конспектом.

Дверь скрипнула и кто-то вошел. Не оборачиваясь, я пробурчал: «Выйди, и зайди, как положено!» За спиной раздалось:

— Ну, ты встречаешь командира полка!..