Александр Лебедь - За державу обидно

Потом был делегат, который встал и процитировал выдержки из стенограммы XXV съезда КПСС, где Эдуард Амвросиевич в самых лучших традициях грузинского застолья произнес оду-спич Леониду Ильичу Брежневу. И был вопрос этого делегата: «А не тяготит ли эта ода совесть Эдуарда Амвросиевича?..» Ответ был: «Нет, не тяготит, тогда это было так надо». Подтекст — тогда это было так выгодно. Потом Эдуард Амвросиевич, будучи министром иностранных дел СССР, в рекордно короткие сроки обеспечит вывод из стран дальнего зарубежья соединений и частей, знамена которых увенчаны гвардейскими лентами, тремя пятью орденами, в названиях которых — История!.. Тем самым частично похерит при жизни и похоронит славу русского оружия. Плюнет на пролитую сотнями тысяч, миллионами людей на полях сражений Европы русскую кровь и одновременно походя плюнет в души потомков людей, которые эту кровь проливали. Эти рекордно короткие сроки и раболепское угодничество перед «сильными мира сего» обернулись выходом и выводом людей и техники на совершенно не подготовленную базу, утратой этими прославленными частями боеготовности и боеспособности, проматыванием колоссального количества средств на территориях Германии, Польши, Венгрии, Чехословакии, каждый рубль из которых дался кровью, потом, жизнью, здоровьем на тот период еще советских людей. Но это все будет потом… потом.

Запомнился выход из партии и уход со съезда Бориса Николаевича Ельцина под робкие крики: «Позор». Запомнилось избрание И. К. Полозкова первым секретарем ЦК Коммунистической партии России, чему предшествовало то, что И. К. Полозков с гениальной простотой надул М. С. Горбачева. В день, предшествовавший выборам, на совещании представителей Иван Кузьмич вышел на трибуну и смиренно заявил, что он старый партократ с 32-летним стажем. Само упоминание его имени дискредитирует идею обновления партии, поэтому он снимает свою кандидатуру. Поблагодарил товарищей и сошел с трибуны. Михаил Сергеевич клюнул, поверил. Руки угодливых борзописцев, которые были готовы наполнить страницы газет, экраны телевизоров компроматом, хулительными и обличительными речами и статьями, были остановлены. Чего добивать человека, который все понял, раскаялся, осознал и сдался? А утром Иван Кузьмич опять вышел на трибуну и заявил, что всю ночь совещался с ростовскими, краснодарскими и прочими товарищами, понял, что был неправ, и вернул свою смиренную кандидатуру в число кандидатов на пост первого секретаря. М. С. Горбачева, судя по некоторым признакам, чуть кондрашка не хватила. Но поезд уже ушел. Никакие борзописцы уже не были способны остановить победно мчащийся локомотив Полозкова, просто времени на это не осталось. Иван Кузьмич был избран первым секретарем и в лучших консервативных традициях порекомендовал оставить все как есть. И гниющая с головы рыба продолжала разлагаться. Ничего не изменилось, но печальный исход был предопределен.

Еще мне запомнилось, как делегация Российской коммунистической партии пригласила генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева ответить на вопросы. М. С. Горбачев явил свой светлый лик перед почти двухтысячной делегацией и заявил, что «мне с вами разговаривать не о чем. Мы стоим на разных идейных позициях». Повернулся и ушел. И оставил две тысячи делегатов 10-миллионной коммунистической партии России, мягко выражаясь, в глубоком недоумении. Это был конец связи российской компартии с КПСС. Из-за того, что я попинал ненавидимого минимум 80 процентами делегатов Яковлева, какой-то подполковник, фамилию, к сожалению, не помню, предложил избрать меня членом ЦК КПР. Меня внесли в списки и избрали, как помнится, 90 с чем-то процентами голосов. Я побывал на двух пленумах. Послушал визгливую и бесплодную перебранку писателей, аграриев. Понаблюдал откровенную, не гнушающуюся никакими средствами борьбу разных направлений и течений за постановку на определенную должность своего человека. Был свидетелем постыдного проигрывания сценария дележки должностей с розыгрышем: кто, когда и в какой момент какой компромат должен сбросить. Стал очевидцем того, что вопреки развитию логики событий, вопреки здравому смыслу, вопреки идущим в партии революционным (или контрреволюционным?) процессам, не берусь судить квалифицированно, было откровенно предложено занять страусиную позицию. Все хорошо, все нормально, все по плану, никаких резких движений. Пережили голод, переживем изобилие. В сочетании с ранее полученными впечатлениями об умственных и организаторских способностях, ораторском искусстве, порядочности наших вождей пришло осознание печальной истины, что мне на протяжении длительного периода времени откровенно вешали спагетти на уши, а я верил. В партии буйствовала двойная, тройная мораль. В партии, по крайней мере в высших ее эшелонах, стал нормой закон: говорить одно, делать другое, думать третье. Я понял, что мне с этой организацией не по пути. И вот тогда, к исходу второго пленума, во мне родилось и окрепло убеждение, что больше сюда я не вернусь. Для меня рухнули все авторитеты. Отныне и до веку во мне сидит и твердо будет сидеть убеждение, что все смертные в той или иной мере конъюнктурны, никто не застрахован от ошибок, в том числе и самые великие, из чего я сделал вывод, что ко всему следует относиться предельно критически. То, что еще недавно мне казалось с определенных позиций большим, чистым, передовым, очень перспективным, при ближайшем рассмотрении оказалось ничтожным и жалким. Нахлынули давно мучавшие сомнения, припомнились недавние жаркие споры о личности и заслугах М. С. Горбачева. Тогда в ответ на доводы оппонентов относительно поразительной прогрессивности последнего генсека я задавал один, не лишенный ехидства вопрос: «Можно ли было во время 18-летнего, весьма специфического царствования Л. И. Брежнева стать секретарем ЦК КПСС, не испачкав рыла в пуху?» Оппоненты реагировали мгновенно, и в ста процентах случаев из 100 кричали: «Нет!» Я подытоживал: «Так о чем мы тогда спорим?» Все это — одна когорта. Я не вернулся больше в ЦК КПР. XXVIII съезд подвел в моей жизни (смею утверждать, что не только в моей) какую-то очень важную черту, которую еще предстоит осмыслить и с которой еще предстоит разобраться. Это мучительно непросто при всей кажущейся очевидности факта, но важно. Не переступив эту тяжкую ступеньку, невозможно двигаться дальше.

Почему стала возможна массовая деградация руководителей, а за ними всего народа? Почему нормой жизни стала двойная мораль? Как могли облеченные самой высокой властью люди бессовестным образом лгать? Почему мы, российский народ, одолев врага в величайшей из войн, щедро оплатив победу кровью, жизнью, здоровьем наших людей, в конечном счете оказались за чертой бедности?