Яков Рабинович - Мировой ядерный клуб. Как спасти мир

«Я утверждаю в самой категоричной форме – все евреи, несмотря на свои политические и религиозные взгляды, в одном все-таки должны отличаться от граждан коренной национальности своей страны – они должны работать не хуже их, не наравне, а значительно лучше. Они должны проявлять себя во всем с самой лучшей стороны. Я утверждаю, что все евреи, независимо от их подхода к своей родине, обязаны с максимальной добросовестностью выполнять свой гражданский долг, быть образцовыми гражданами, истинными патриотами той страны, где довелось им родиться и жить.

Если наступает момент, когда их призывают защищать эту страну от врагов, евреи должны сражаться не с меньшим, а с большим рвением и самопожертвованием, чем коренное население. Если наступает такое время, евреи, как один, должны с оружием в руках встать на ее защиту и в святом деле борьбы с врагом не жалеть ни сил, ни жизни.

И я знаю – это мое убеждение полностью отражает истинное положение вещей. Вспомните, как вели себя евреи во время войны с германскими нацистами. Они не просто выполняли гражданский долг, они сражались не на жизнь, а на смерть…».

Это мудрое наставление великого ученого полностью отражает истинное положение вещей в стране. Только так мог еврейский народ выжить и добиться чего-либо в науке на фоне всеобщей неприязни. Притеснений и преследований. И на протяжении двадцати веков жизни в диаспоре это стремление превратилось в стойкий стереотип, в некоторую даже генетически унаследованную привычку.

Для многих физиков старшего поколения, о которых говорилось выше, как, например, Ю. Харитон, Я. Зельдович, И. Курчатов, Л. Ландау, наставником, давшим им путевку в жизнь, был Абрам Федорович (Аврахам Файвиш-Израилевич) Иоффе – выдающийся физик-экспериментатор и организатор научных исследований.

Семена, посеянные в 30-е годы, дали обильные всходы в послевоенные десятилетия. Физико-технические науки попали в список государственных приоритетов в период индустриализации и остались в нем после войны, когда началась лихорадочная гонка вооружений. После смерти отца народов утратила свою лагерную основу, но продолжала функционировать и развиваться ящичная система закрытых научных центров, в которых были собраны первоклассные специалисты, нацеленные на решение прикладных задач, связанных с этой гонкой. Но, может быть, еще более важно то, что для обеспечения бесперебойного притока кадров в стратегические ящики была воссоздана и усовершенствована система обучения, разработанная некогда для тандема ЛПИ – ЛФТИ А.Ф. Иоффе и его единомышленниками. Оборонная наука и промышленность исправно получали новых высококлассных специалистов из МФТИ и МИФИ, из вузов Ленинграда, Харькова, Свердловска, Томска, Казани, а побочным результатом этой системы стал Серебряный век российской науки, наступивший во второй половине 50-х годов прошлого века.

Как и в случае первого Серебряного века, его представителей условно можно разделить на основателей, о которых мы уже говорили, и тех, кто пришел в науку после войны. В этом новом поколении в свою очередь можно выделить «старших» и «младших». К старшим я бы отнес тех, кто поступил в вузы сразу после войны и последние годы сталинской эпохи и накануне «оттепели». Это поколение 1927–1933 гг. рождения, исключительно богатое на замечательных физиков. Перечисление фамилий заняло бы слишком много места, да и всегда можно отыскать эти фамилии в энциклопедических словарях, списках лауреатов самых престижных премий и редколлегий международных научных журналов. Большинство из них и сегодня активно работает. Эти люди – наши учителя.

Послевоенная генерация российских ученых приняла активнейшее участие в очередной научной революции, несмотря на то, что контакты с западным научным миром строго дозировались «инстанциями» и «органами». Формы существования академической науки были многообразны: регулярные конференции и семинары в ведущих институтах, многочисленные летние и зимние школы, организуемые в привлекательных уголках обширной страны от Усть-Нарвы до Камчатки, а также Журнал. Журнал назывался ЖЭТФ (Журнал экспериментальной и теоретической физики). Листать выпуска ЖЭТФа периода 1950—1970-х годов для понимающего человека все равно, что просматривать подшивки «Мира искусства» или «Золотого руна» для любителя живописи и графики начала века.

Теперь этот странный социальный анклав, в котором обитали почти счастливые люди, имевшие уникальную возможность «удовлетворять свою любопытство за государственный счет» (по выражению одного из них, вошедшему в научный фольклор) и чувствовать себя почти свободными, по крайней мере, в творческом отношении, разрушен безвозвратно.

Существование его в течение добрых тридцати лет в стране реального социализма кажется почти невозможным, как кажется почти невероятным внезапное возникновение блистательного Серебряного века в России времен русско-японской войны и безнадежной революции 1905 г… Рафинированные эстеты «Мира искусства» знали, сколь тонок культурный слой, в котором они обитают, и сколь глубока пропасть, отделяющая их стилизованный мирок от недобро молчащего народа-богоносца. В Советском Союзе времен хрущевских пятилеток-семилеток и брежневского застоя щель между интеллигенцией и «народом» вроде бы была весьма условной. Послевоенные сталинские привилегии давно нивелировались, и зарплата обычного научного сотрудника была ниже получки слесаря в институтской мастерской. К тому же благодаря замечательной системе поиска и отбора талантливой молодежи для пополнения элитных вузов в науку вливались выходцы из любых слоев общества и из самых отдаленных уголков огромной империи. Конечно, существовала негласная, но очень жесткая процентная норма для инородцев, но на практике некоторому числу энергичных и везучих евреев ее удавалось преодолевать.

Профессия физика пользовалась огромным социальным престижем. Благодаря уникальному стечению исторических, политических и экономических обстоятельств научные институты сняли сливки с нескольких послевоенных поколений, и новый Серебряный век наступил в оставшихся с довоенных времени в вновь созданных академгородках и частично рассекреченных «почтовых ящиках». Как ни удивительно, многие из баек, рассказывавшихся в 60-е годы литераторами и киношниками об ученых, были сущей правдой. Академики действительно ходили в ковбойках, в каникулярное время лазили по горам и сплавлялись на байдарках, пели под гитару те же бардовские песни, что и студенты, на научных семинарах царила демократия, а глупость, произнесенная почтенным доктором наук, осмеивалась аудиторией так же безжалостно, как и невежественная реплика аспиранта.