Владислав Гончаров - Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства

Через несколько месяцев после признания Станоевича, которое далеко оставляет за собой обвинения, предъявленные Австрией в 1914 году, появилась интересная брошюра, принадлежавшая перу югославского журналиста Боривоя Евтича. Автор объясняет, как развивалось и росло среди боснийской молодежи в течение десяти лет, предшествовавших мировой войне, новое террористическое движение с его фанатическим «культом убийства». Он всячески умаляет влияние Сербии и останавливается главным образом на осуществлении заговора в Сараеве, а не на его подготовке в Белграде.

Евтич выступал в качестве свидетеля на процессе убийц в 1914 году. Тогда он откровенно признал, что сотрудничал в таких сараевских газетах, как «Сербская речь» и «Народ», а также был членом организации «Србска Омладина» («Сербская молодежь»), стремившейся способствовать распространению сербского национализма в Боснии. Он даже признал, что состоял в переписке с главнейшими убийцами, но упорно отрицал, что ему было что-нибудь известно о заговоре с целью убийства эрцгерцога. Ему удалось убедить суд в своей невинности.

Таковы были его показания в 1914 году. Но в 1924 году, когда жизни его уже не угрожала опасность со стороны австрийской полиции и когда его мечты об объединении Югославии осуществились в результате убийства и мировой войны, он заявил, что он был посвящен во все подробности заговора. Он даже ярко описывает, как он провел ночь с субботы на воскресенье, накануне убийства, вместе с Принципом, который на следующее утро произвел роковые выстрелы. Он утверждает, что эрцгерцога поджидали по крайней мере в десяти местах и что если бы Франц-Фердинанд уцелел после выстрелов Принципа, так же как он уцелел после бомбы Габриновича, то на его пути стояли так много людей, готовых убить его, что он вряд ли мог выбраться живым из Сараева.

Наиболее сенсационным разоблачением, представляющим важность потому, что оно принадлежит крупному сербскому политическому деятелю, бывшему министру народного просвещения в кабинете Пашича в июле 1914 года, является разоблачение, сделанное Любой Иовановичем. По случаю десятилетия с начала мировой войны летом 1924 года под редакцией русского эмигранта вышел сборник небольших статей, написанных выдающимися сербскими авторами, под общим заголовком «Кровь славянства» [17]. Вступительная статья «После Виттова дня 1914 года» написана Иовановичем. Здесь мы находим совершенно неожиданное разоблачение. Как раз то, что Пашич и сербское правительство скрывали много лет, Иованович признает как нечто, не возбуждающее никаких сомнений.

«Когда вспыхнула мировая война, я был министром просвещения в кабинете Николы Пашича. Недавно я написал некоторые воспоминания и заметки о событиях того времени. Для настоящего случая я взял из них несколько выдержек, потому что еще не наступило то время, чтобы рассказать все.

Не помню, было ли это в конце мая или начале июня, но однажды Папшч сказал мне (по таким вопросам он совещался главным образом со Стояном Протичем, бывшим тогда министром внутренних дел, но это он рассказал и всем нам остальным), что некоторые лица намерены отправиться в Сараево убить Франца-Фердинанда, которому там готовится торжественная встреча в день святого Витта. Как мне было сообщено впоследствии, заговор этот был затеян тайной организацией, состоявшей из небольшого числа лиц, и патриотически настроенными студентами из Боснии и Герцеговины, находившимися в Белграде. Пашич и мы все сказали, причем Стоян согласился с нами, что надо отдать распоряжение пограничным властям на Дрине, чтобы они не позволили перебраться через реку молодым людям, отправившимся уже из Белграда с этой целью. Но пограничные власти сами принадлежали к организации и не обратили никакого внимания на распоряжения Стояна, а сообщили ему, как он нам потом рассказал, что распоряжение пришло слишком поздно и молодые люди уже успели переправиться [18] ».

Отсюда явствует, что члены сербского правительства знали о заговоре приблизительно за месяц до убийства, но не приняли никаких серьезных мер, чтобы предупредить его. Сербское правительство, таким образом, по меньшей мере проявило преступную небрежность. Если оно не могло уничтожить в самом зародыше заговор, который подготовлялся в его столице одним из офицеров его же Генерального штаба, если оно не могло предупредить переход молодых людей через границу (потому ли, что Протич своевременно не отдал распоряжения, или, что более вероятно, потому, что пограничные власти сами принадлежали к организации «Черная рука»), то сербское правительство должно было немедленно сообщить обо всем австрийским властям, указать им имена преступников, а также все прочие подробности, которые могли бы способствовать их аресту, прежде чем они осуществят свои намерения. Но Пашич и его министры ничего этого не сделали.

Далее, когда преступление уже совершилось, они должны были произвести тщательное расследование относительно причастных к этому делу тайных организаций в Сербии и арестовать всех сообщников, которые содействовали подготовке и осуществлению заговора. Вместо этого, как мы увидим, они старались замести все следы, утверждали, что им ничего не известно, надеясь, что Австрия не сумеет установить их причастность к этому делу. Неудивительно, если Иованович, у которого совесть была нечиста, «сильно перепугался», когда в воскресенье днем 28 июня ему сообщили на дачу роковую новость. Но если им овладели «ужасные мысли», то не потому, что он раскаивался в преступлении, а потому, что он боялся его последствий.

«Около 5 часов дня один из служащих Бюро печати позвонил ко мне по телефону и сообщил, что произошло этим утром в Сараеве. Хотя я знал, что там готовилось, но все-таки, когда я держал телефонную трубку, у меня было такое чувство, словно кто-то нанес мне неожиданно удар. Немного погодя это сообщение было подтверждено из других источников, и меня это стало очень пугать.

Я ни минуты не сомневался, что Австро-Венгрия воспользуется этим случаем для того, чтобы начать войну с Сербией. Я понимал, что положение правительства и нашей страны по отношению к другим державам станет весьма трудным – и во всяком случае будет хуже, чем после 29 июня 1903 года (11 июля по новому стилю), когда был убит король Александр, или чем во время наших последних конфликтов с Веной и Будапештом. Я боялся, что все европейские дворы испугаются пуль Принципа и отвернутся от нас, и это будет встречено с одобрением монархическими и консервативными элементами в их странах. Но если даже дело и не дойдет до этого, то кто решится защищать нас? Я знал, что Франция, а тем более Россия не в состоянии померяться силами с Германией и ее союзником на Дунае, потому что их приготовления должны были закончиться только в 1917 году. Это особенно пугало меня.