Игорь Козлов - По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года

А отсутствие «обдуманности» и легкомысленная спешка просто бросались в глаза. Уже само распределение сил говорило о многом. Из имевшихся на театре военных действий 15 пехотных дивизий для атаки Плевны были определены только три. Остальные 11 дивизий (16-я дивизия IV корпуса находилась на марше) «употреблены были для целей обороны и наблюдения за противником». Главнокомандующий возлагал большие надежды на превосходство Криденера в артиллерии и, может быть, поэтому не двинул к Плевне большие силы. А возможность такая была. К 18 (30) июля, по расчетам специалистов Военно-исторической комиссии, можно было вполне притянуть к Плевне еще 11 пехотных батальонов и 40 орудий [171] Описание Русско-турецкой войны… Т. III. Ч. II. С. 299. .

Кстати, реальные силы, которыми располагал Осман-паша к 18 (30) июля, после того как за три дня до этого вытеснил русских и занял Ловчу, составляли около 23 тысяч штыков, 600 сабель и 58 орудий. И это по данным штаба армии. Но им Криденер не верил и считал их заниженными. По данным же Талаат-бея, к 18 (30) июля плевненский гарнизон насчитывал и того меньше – 19–20 тысяч человек [172] Таль-ат. Указ. соч. // Военный сборник. 1885. № 2. С. 95. Данные турецкого полковника использовали и российские авторы. См.: Мартынов Е. Указ. соч. С.14–15; Паренсов П. Из прошлого. Воспоминания офицера Генерального штаба. Ч. 1. СПб., 1901. С. 324. . Именно поэтому турки, отбив второй штурм, снова с облегчением вздохнули и, как 8 (20) июля, не преследовали отступавшие русские части.

Вот здесь вполне уместен один вопрос. Если перед началом войны, как писал Н.Н. Обручев, «расположение турок было известно почти батальон в батальон», то от чего же такая степень преувеличения турецких сил? От страха, что ли?.. Ситуация выглядит весьма противоречивой. С одной стороны, в обширной дореволюционной литературе, посвященной русско-турецкой войне, и прежде всего в опубликованных материалах Военно-исторической комиссии, действительно есть немало свидетельств того, что перед началом войны руководство русской армии располагало достаточно точными данными о численности и местоположении сил противника. С другой стороны, та же литература дает порой такое описание действий русского командования, которое заставляет думать, что оно в своих действиях исходило из чего угодно, только не из этой «достаточно точной» информации. Ее как бы не было и в помине.

Бесспорно то, что уже первые месяцы войны доказали поистине неиссякаемый запас мужества солдат и офицеров русской армии. В то же время стала ясна очевидная слабость профессиональной подготовки значительной массы ее командного состава. Прежде всего, это проявлялось с уровня командования бригадой и выше. Такие, как И.В. Гурко и М.Д. Скобелев, здесь были скорее исключением.

«Настоящая беда в том, что куда ни повернись – везде недомыслие и беспомощность», – так характеризовал состояние армейского управления полковник Генерального штаба М.А. Газенкампф. В полевом штабе армии он вел официальный журнал боевых действий и руководил военными корреспондентами. Во время пребывания Александра II на театре военных действий Газенкампф составлял для него ежедневную сводку, которую подписывал главнокомандующий. Полковник пользовался доверием и покровительством Николая Николаевича, поэтому он был «своим» в ставке и являлся одним из наиболее осведомленных офицеров [173] Газенкампф М.А. Указ. соч. С. 116. .

Оценка вездесущего Н.П. Игнатьева была не менее жесткой: «штаб Николая Николаевича составлен из ничтожеств и неудовлетворительно организован», все распоряжения «исполняются… отвратительно, легкомысленно, чтобы не сказать более», исполнительность отсутствует [174] Игнатьев Н.П. Походные письма… С. 190–191. .

А вот штрихи Газенкампфа к портрету начальника штаба армии и его помощника:

«Старческая апатичность Непокойчицкого и бестолковая суетливость вечно растерянного Левицкого… оказывают весьма серьезное влияние на ход военных действий. Главная беда в том, что оба постоянно упускают из виду расчет времени. Вследствие постоянных колебаний, неспособности оценить обстановку и отсутствия военного чутья – все распоряжения запаздывают» [175] Газенкампф М.А. Указ. соч. С. 91. .

О том же, но в иных выражениях, писал управляющий канцелярией главнокомандующего полковник Д.А. Скалон:

«Жалко мне Казимира Васильевича (Левицкого. – И.К. ): он не дурной человек, но, бедный, не обладает соответствующими своему высокому положению способностями… Его главный недостаток тот, что он не умеет пользоваться способностями других и, заставляя их работать, направлять дело, не упуская из вида общего хода… Левицкий совершенно неспособный человек, теряется непростительно, если бы не Михаил Александрович (Газенкампф – И.К. ), так он был бы немыслим на своем посту» [176] Скалон Д.А. Мои воспоминания… Т. I. С. 133, 237. .

Подобные характеристики штаба армии и его деятелей вовсе не были плодами чьего-то задетого самолюбия и огульной критики. Так думали очень многие офицеры и генералы русской Дунайской армии. А думали так потому, что были свидетелями низкой эффективности работы армейского штаба.

Что касается А.А. Непокойчицкого, то в отношении его примечателен следующий эпизод. На должность начальника штаба Дунайской армии Непокойчицкого рекомендовал военный министр Д.А. Милютин. Они были старыми приятелями. Однако летом 1877 г. Милютин об этом своем решении очень пожалел. Былые приятели даже перестали разговаривать. 10 (22) августа Игнатьев записал в своем дневнике, как, удивленный апатичностью Непокойчицкого в критические дни боев на Шипке, он передал свои впечатления военному министру и услышал в ответ:

«Неужели вы еще не потеряли надежду разбудить этого человека? Если бы я его прежде не знал за честного, хорошего человека, то, право бы, повесил собственными руками, как предателя» [177] Игнатьев Н.П. Походные письма… С. 210–211. .

Раньше надо было думать, Дмитрий Алексеевич. Качества «честного» и «хорошего» человека еще не гарантируют эффективности руководителя штаба армии. И собственно, что вы хотели получить от пожилого пресыщенного человека, смотрящего на все, по выражению Игнатьева, «полумертвыми глазами» [178] Там же. С. 159. .

Характерной чертой корпусных командиров, по мнению того же Газенкампфа, было отсутствие самостоятельности и «вечная боязнь ответственности». Действия Криденера под Плевной это убедительно доказали.

«Войска наши превосходны, – резюмировал Газенкампф, – но начальники оставляют слишком многого желать» [179] Газенкампф М.А. Указ. соч. С. 48, 63, 91, 118. . Из современников той войны так думал далеко не он один. П.Д. Паренсов позднее писал: