Владимир Бушин - Маршал Жуков. Против потока клеветы

«Они спрыгнули с парашютом и, насколько мы могли установить, – продолжал шеф разведки, – точно приземлились в заданном месте». Но после этого, увы, только их и видели. «Я не уверен, что они вообще попытались выполнить задание, – заканчивает Шелленберг. – Более вероятно, что очень скоро они были схвачены или сами сдались органам НКВД и рассказали о задании» (Там же, с. 361). Это более чем вероятно. Но не исключено также, что, оказавшись на родной земле, эти русские умельцы на радостях поспешили в ту самую пивнушку на Зацепе и закатили пиршество, не шибко богатое по военному времени, но все же на нем они поднимали тосты за здоровье Гиммлера и Риббентропа, давших им свободу, что, впрочем, не избавило первого от самодостаточной дозы крысиного яда, а второго – от хорошо намыленной пеньковой веревки. Что же касается ручки-пистолета, то, возможно, разрядив ее, именно ею Кейтель подписал акт о безоговорочной капитуляции.

Однако нас несколько занесло, пора вернуться к Алексею Голенкову. Он пишет еще и такое: «На приеме военачальников Сталинградской битвы Сталин всем жмет руки, а Рокоссовского обнимает: «Спасибо, Константин Константинович». Феликс Чуев был талантливый поэт, но обожал такие эффекты: имя-отчество, объятья, лобзания, «Товарищ Сталин для меня святой!» и т. п. Однако, во-первых, Сталин, как известно, называл по имени-отчеству только Маршала Шапошникова, может быть, из уважения к тому, что он еще в царское время был полковником Генштаба. А, во-вторых, когда и где был прием военачальников Сталинградской битвы? Не слышал.

Наконец, сам Рокоссовский рассказывал об этом вот что: «4 февраля (1943 года) по распоряжению Ставки меня и Воронова вызвали в Москву». Тут не лишне заметить, что в Сталинграде первый из них был генерал-лейтенантом, а второй – генерал-полковником артиллерии, но полученный ими 3 февраля перед отъездом в Москву приказ Сталина, в котором Верховный Главнокомандующий выражал благодарность войскам Донского фронта, адресовался уже маршалу артиллерии Воронову и генерал-полковнику Рокоссовскому.

Так вот, прилетели в Москву. «И в тот же день мы направились в Кремль и были приняты Сталиным. Он быстрыми шагами подошел и, не дав нам по-уставному доложить о прибытии, стал пожимать нам руки, поздравляя с успешным окончанием операции по ликвидации вражеской группировки. Чувствовалось, что он доволен ходом событий. Беседовали мы долго… Сталин в нужные моменты умел обворожить собеседника теплотой и вниманием и заставить надолго запомнить каждую встречу с ним» (Цит. соч., с.192).

Что еще? «Лето 1943 года. Исход Курской битвы решен в нашу пользу благодаря плану Рокоссовского, на котором он настоял вопреки Жукову и Василевскому». Опять лбами! Но вот сам Рокоссовский: «В ночь на 5 июля были захвачены немецкие саперы. Они показали: наступление назначено на три часа утра. До этого срока оставалось чуть более часа. Если пленные говорили правду, надо начинать запланированную артподготовку. Времени на запрос Ставки не было, промедление могло привести к тяжелым последствиям. Представитель Ставки Г. К. Жуков, который прибыл к нам накануне вечером, доверил решение вопроса мне.

Считаю, что он сделал правильно. Это позволило мне немедленно дать распоряжение об открытии огня. В 2 часа 20 минут 5 июля гром орудий разорвал предрассветную тишину…» (Там же, с.217). И кто же тут кому «вопреки»?

А вот что, тоже упомянув о пленных саперах, писал Жуков: «К. К. Рокоссовский спросил меня:

– Что будем делать? Докладывать в Ставку или дадим приказ?

– Время терять не будем, Константин Константинович. Отдавай приказ, как предусмотрено планом фронта и Ставки, а я позвоню Верховному и доложу о принятом решении» (Цит. соч., т. 2, с.168). И кто же кому тут «вопреки»?

А Голенков опять свое: «1944 год. В операции по освобождению Белоруссии («Багратион») Сталин принимает план Рокоссовского (опять против Жукова и Василевского)…» Ну, просто вредители было эти два субчика! Только и знали, как бы насолить, только и думали, как бы сунуть палку в колесо победоносной колесницы. Автор не может понять, что решались сложнейшие и важнейшие для судьбы родины вопросы, что люди высказывали разные мнения, спорили, убеждали друг друга. А он в расхождении мнений, в фактах несогласия видит тупое противодействие тупых людей таланту, постоянное подсиживание, интриганство. Но ведь и сам Сталин, которого Голенков считает всеведущим и всемогущим, на самом деле нередко колебался, изменял свои решения, откладывал операции. Например, Жуков пишет в связи с планом той же Курской битвы, что командующий Центральным фронтом Рокоссовский еще 10 мая докладывал в Ставку: «Подготовлена контрподготовка, в которой участвует вся артиллерия 13-й армии и авиация 16-й воздушной армии». Но «иначе смотрел» на дело командующий Воронежским фронтом генерал Ватутин. «Он предлагал Верховному нанести упреждающий удар по белгородско-харьковской группировке. В этом его полностью поддерживал член Военного совета Н. С. Хрущев.

А. М. Василевский, А. И. Антонов и другие работники Генштаба не разделяли предложение командования Воронежского фронта. Я полностью был согласен с мнением Генштаба, о чем и доложил И. В. Сталину». А что тот? «Верховный сам все еще колебался – встретить ли противника обороной (на Курской дуге) или нанести упреждающий удар… После многократных обсуждений Верховный решил встретить наступление немцев (на Курской дуге) огнем всех видов глубоко эшелонированной обороны» (Там же, с. 155–156). Колебался Сталин и по поводу плана «Багратион». Да еще как! На заседании Ставки два раза просил Рокоссовского выйти в другую комнату и еще подумать, еще все взвесить.

А лишенный способности сомневаться Голенков заявляет, что в Белоруссии немцы на фронте в 900 километров были разгромлены, «несмотря на их превосходство в численности и технике». Историк просто не имеет представления о том, как шла война. Во-первых, не 900, а все 1100 верст. И ведь это же 44-й год! Тогда во всех крупных операциях у нас было уже немалое и всестороннее превосходство. И заслуга в успехе здесь не одного Рокоссовского, хотя, судя по всему, она главная. Для разгрома врага привлекались 1-й Прибалтийский фронт (И. Х. Баграмян), 3-й Белорусский (И. Д. Черняховский), 2-й Белорусский (Г. Ф. Захаров) и 1-й Белорусский (К. К. Рокоссовский). Как и в декабре 1941-го не Рокоссовский один со своей 16-й армией «спас Москву» (С. Крюков) и не Жуков один со своим Западным фронтом, – спасли столицу совместные усилия нескольких фронтов и армий.

И соотношение сил в операции «Багратион» было такое: у немцев – 1200 тысяч человек, а у нас – 2400 тысяч, и дальше: орудий и минометов – 9500 и 36400, танков и САУ – 900 и 5200, самолетов – 1350 и 5300… Ну знать же надо! Бесполезно призывать Млечина и Сванидзе заглядывать в книги, ибо у них цель, обратная правде. Но те, кто вроде бы хочет сказать правду о войне, должны же знать факты и цифры. А такие заявления и дают основание тому же малограмотному М. Солонину долдонить: «У историков наших противник всегда был «многократно превосходящий». Так на кого ж вы работаете, господа-товарищи?