Семен Буденный - Первая конная армия

В наших руках оказалось шесть солдат и один старший унтер-офицер противника.

За смелые и успешные действия солдаты, ходившие со мной в разведку были награждены Георгиевскими крестами. Я был награжден Георгиевским крестом 1-й степени и таким образом стал обладателем полного банта георгиевского кавалера.

В конце марта 1917 года Кавказская кавалерийская дивизия сосредоточилась в персидском порту Энзели (Пехлеви) для отправки в Россию.

При погрузке полка на пароходы один из младших офицеров, недавно прибывших в наш полк, сообщил мне «по секрету», что в России произошла революция, в результате которой царь лишился престола и страна объявлена республикой. Этот «секрет» скоро стал достоянием всех солдат, их главной темой в разговорах. Солдаты и унтер-офицеры собирались группами и оживленно обсуждали дошедшие до них новости из России. Были еще солдаты, считавшие, что император – «ставленник Божий». Они удивлялись: «Как это царя можно лишить престола?» «Тут что-то непонятно», – говорили эти солдаты. Но сомнениям их скоро пришел конец. После погрузки лошадей, вооружения и имущества полка на пароходы командир нашего эскадрона подполковник Нестерович, сменивший под Керманшахом ротмистра Крым-Шамхалова-Соколова, убывшего в отпуск, собрал солдат эскадрона и официально сообщил, что царь отрекся от престола и создано Временное правительство, которое будет управлять страной до созыва Учредительного собрания.

Нестерович говорил, что наступило тяжелое для России время, что немцы наводнили нашу страну шпионами и подстрекателями, чтобы сеять смуту и тем облегчить себе захват русской земли.

Он призывал солдат не вмешиваться в революцию и сохранять полное повиновение своим командирам с тем, чтобы довести войну с немцами до победного конца. «Независимо от того, – говорил он, – какое правительство будет стоять у власти, мы все свои силы должны направить на выполнение святого солдатского долга».

Вся его речь сводилась к тому, что наше дело защищать страну от врага, а революция нас не касается. Однако всю дорогу на пароходе из Персии до Баку солдаты только и толковали о том, что раз царя уже нет, значит, и войне скоро конец.

Родина встречала нас штормом. Волны с грохотом ударялись о борт парохода. Он вздрагивал всем корпусом, скрипел, тяжело переваливался с боку на бок. Солдаты, не испытавшие в своей жизни морской качки, болезненно переживали ее. Многих тошнило, набожные крестились и шептали молитвы. Лошади волновались, при ударах волн приседали, всхрапывали и били копытами.

В трюме было темно, сыро и нестерпимо душно. Я открыл люк и выбрался наверх. Бурные потоки воды с шумом катились по палубе, ветер пронзительно свистел в снастях. Судно вдруг резко накренилось. Огромная волна, обрушившаяся на палубу, сшибла меня с ног и захлопнула люк трюма. Не знаю, каким чудом я не оказался за бортом парохода. Перевернувшись несколько раз, я как-то успел ухватиться за толстый пеньковый канат, натянутый по краю палубы, и укрыться за палубной надстройкой.

Нам было известно, что в Баку полк пробудет суток трое. Однако, когда пароход вошел в порт, объявили, что в этот же день будем грузиться в вагоны. Такая поспешность, очевидно, была вызвана желанием командования изолировать солдат от народа. В городе проходили демонстрации и митинги. Мы видели шествия большой массы людей с красными флагами и различными лозунгами.

Выкрики ораторов, гудки пароходов, свистки маневровых паровозов и лязганье буферов вагонов – все это создавало невообразимый шум, сопровождавший выгрузку полка в Баку.

Какой-то оратор, пробравшись к нашему пароходу, собрал вокруг себя солдат и обратился к ним с речью. Он ратовал за поддержку Временного правительства и так же, как Нестерович, призывал довести войну с Германией до победного конца.

Я прогнал оратора и велел солдатам заниматься своим делом. Прогнал я его, конечно, не потому, что он меньшевик или эсер – тогда я еще не мог различить, к какой партии принадлежит оратор, – а просто потому, что торопился с выгрузкой лошадей с парохода и погрузкой их в вагоны.

Поздно вечером весь наш полк погрузился в эшелоны. Мы ждали отправления. Я присел отдохнуть у приоткрытых дверей вагона на тюк прессованного сена. Возле соседнего классного вагона собрались офицеры полка. Они делились впечатлениями о событиях в России. Вокруг было тихо, и я отчетливо слышал весь их разговор.

– Да, – сказал один из них, – монархия в России канула в вечность. Толпе развязали руки. Видели, господа, что делается! Весь этот необузданный сброд с крамольными лозунгами и криками бродит по улицам, попирает все на свете… Нет, нынешней Россией царь и особенно такой безвольный пьянчужка, выродок дома Романовых, управлять не может. России нужен диктатор, который бы твердой рукой навел порядок и посадил каждого на свое место.

– Ну а пока этого нет, – заговорил другой офицер, – мы должны присягать на верность Временному правительству, присягать фабрикантам и заводчикам, для которых нет ничего выше, как стремление к наживе. За барыши они готовы продать все что угодно – честь, совесть, армию и Россию. Как присягать этим болтунам и демагогам? Как, господа, присягать правительству, которому не веришь, которое уже сейчас разлагает армию, хотя и пустозвонит о войне до победы?.. Введение так называемых солдатских комитетов подорвет всякую дисциплину и превратит армию в сброд, подобный тому, который мы видим на улицах Баку. Офицера, по существу, лишают права командовать и превращают в пешку в руках солдатского комитета.

– А что значит отмена титулов? – вмешался третий офицер. – Это же неслыханное надругательство над честью дворянина! Теперь солдата я должен называть господином. Да помилуйте, какой же он, к черту, господин! Он был и останется свинопасом, не больше, чем сознательной скотиной! Обратитесь к солдату на «вы» – да он просто не поймет вас. Господин генерал, господин офицер, господин солдат – это позор, а не реформа, как преподносят нам временщики!

Этот случайно услышанный мною разговор глубоко задел меня, особенно возмутили меня офицерские рассуждения о свинопасах.

Ненависть батрака вспыхнула во мне ко всем этим чванливым благородиям, дармоедам, пиявкам на теле народа. Видите ли, я для них лишь скотина.

Презрительное отношение офицерства к простым труженикам я воспринял не только как оскорбление трудового народа, но и как личную обиду. Вскоре эшелоны двинулись к месту новой дислокации дивизии – в район города Тбилиси.

Наш 18-й Северский драгунский полк расквартировался в Екатеринофельде, в сорока пяти километрах от Тбилиси. Здесь полк был приведен к присяге Временному правительству и здесь же были проведены выборы в эскадронные, полковые и дивизионные солдатские комитеты. Меня избрали председателем эскадронного и членом полкового комитетов.