Михаил Поликарпов - Игорь Стрелков – ужас бандеровской хунты. Оборона Донбасса

Экипировались и вооружались добровольцы и по-прежнему из сербских арсеналов, заработная плата – как и у сербских солдат – была чисто символическая. В дальнейшем родители погибших и тяжелораненые получали пенсии от правительства Республики Сербской, часть русских получили сербское гражданство и остались жить там или в большой Сербии. Так, выходец из Архангельска, получивший в Югославии известность как Барон потерял в одном из боев в Боснии ногу и сейчас работает в Белграде программистом.

Добровольцы сами себя часто называли не по именам, а по кличкам, nom de guerre.

Русские в Боснии сформировали некую субкультуру, с сербо-русским сленгом, с неписаным кодексом чести, не допускавшим, например, убийства пленных или женщин, предполагавшим обязательный вынос раненых с поля боя, месть за павших. Группы бойцов, как правило, состояли из 7–15 человек – более крупные отряды вскоре неизбежно раскалывались, бойцы группировались вокруг новых лидеров. Причем необязательно, чтобы командиры были кадровыми военными. Они, в первую очередь, должны быть вождями, обладать определенными организаторскими качествами.

Позиция миномётного расчёта на горе Игман

Часто люди приезжали на пару месяцев, а потом возвращались опять. Рекорд беспрерывного пребывания на фронте поставил уроженец Гродно, выпускник экономического факультета Ленинградского университета Валерий Гаврилин, который приехал в Боснию в ноябре 1992 года (после Приднестровья). Прославился как талантливый минометчик, что называется – от Бога. В составе различных русских и сербских подразделений он участвовал в ряде знаменитых боев той войны – прошел пекло Заглавка, в июле 93-го штурмовал Игман, в апреле 1994 года участвовал в наступлении на Горажде. 21 апреля 1995-го Валерий Гаврилин погиб в боях за Сараево, во время отражения мусульманского наступления.

Примечательно, что большинство погибших русских добровольцев в Боснии гибли в первый месяц их участия в боевых действиях – до того, как они «поняли» законы этой войны, осознали ее характер. Гибель же обычно происходила, как считали сами добровольцы, вследствие глупости – своей или чужой.

В дальнейшем наибольшую известность получил базировавшийся в пригороде Сараева и действовавший в различных районах Боснии РДО-3 (осень 1993 – осень 1994). В тот момент радиостанция «Свобода» упомянула одной строкой вместе с десятью-пятнадцатью тысячами сербских бойцов и отряд «русских камикадзе». Это – великая честь, такая похвала из уст врага.

Возглавлял отряд уроженец Гомеля мичман Александр Шкрабов, самостоятельно приехавший в Боснию летом 1993-го. Он погиб 4 июня 1994 в бою под Олово (к северу от Сараева).

С осени 94-го русские волонтеры действовали в составе сербского ударного подразделения «Белые волки» [5] Журналисты порой путают «Белых волков» и «Царских волков». Это два разные подразделения. «Белые волки» – это собственно сербский ударный отряд (порядка роты), «Царские…» – исключительно русский (до взвода), отряды к тому же существовали в разные годы. (базировалось на бывшей горнолыжной базе в Яхорине недалеко от Сараево, командиром был серб Сржан Кнежевич), а также ряда других сербских частей. После окончания конфликта основная масса бойцов вернулась домой.

На кладбище Дони Милечи под Сараево сейчас находится семнадцать могил русских добровольцев, преимущественно из состава РДО-3 и «Белых волков», погибших в боях в 1994–1995 годах. Летом 1993 года была попытка организовать интернациональный отряд под эгидой Русского Национального Легиона (РНЛ), но она закончилась неудачей. Вопреки утверждениям некоторых журналистов, «баркашевцы» – боевики РНЕ – в боевых действиях участия не принимали.

После окончания войны большинство добровольцев вернулось в Россию, где они как-то пытались себя найти в мирной жизни, чаще всего работая в охранных структурах или на других работах, не требующих особой квалификации. Как правило, в криминал они не пошли, никаких профессиональных «солдат удачи» из их среды также не вышло. Не те люди, совсем не те. «Югославский синдром», так же как и афганский и чеченский, конечно же был, но в силу сравнительно малого количества ветеранов югославского конфликта как социальная проблема замечен общественностью не был.

Что касается отношения российских спецслужб к добровольцам, можно строить догадки о том, как оно менялось, и была ли вообще какая-то целенаправленная политика в этой области. Хотя формально на тот момент они никакого законодательства не нарушали, добровольцев старались не упускать из виду, особенно после событий октября 1993 года.

Весной 1999 года русские [6] Русские – это конечно, условно. Там было очень много парней с Украины. , в том числе ветераны боснийского конфликта, воевали в Косово в составе нескольких отрядов. В боях с албанцами они понесли потери – погибло как минимум трое, были также и тяжелораненые. Несколько русских также участвовали в боевых действиях с албанцами и в Македонии осенью 2000 года. Погибших на этот раз не было.

Косовский конфликт подтвердил, что в России по-прежнему сохраняются те условия и социальная среда, когда значительное количество людей – по идеологическими причинам – готовы были поехать воевать. В принципе, эта среда является той социальной базой, на которой можно построить регулярную армию.

А что же Игорь? После Югославии он, ветеран двух горячих точек, призван на срочную службу и проходил ее в Московском округе ПВО, Одинцовском районе, стрелком роты охраны. На «гражданке» поработал охранником, но вскоре после начала чеченской кампании ушел туда «контрабасом».

И. Стрелков – реконструктор

Следующее место службы по контракту в феврале-декабре 1995 года – 166-я гвардейская мотострелковая бригада. Во время службы Гиркин воевал в пригородах Грозного – на Новых Промыслах и в Черноречье.

С марта по октябрь Гиркин, по его словам, – командир орудия в 67-м ОГСАД, то есть отдельном гаубичном артиллерийском дивизионе.

Последующая биография описывается скупыми номерами воинских частей: с августа 1996 по июль 2000 года – в/ч 31763, с июля 2000 года по апрель 2005 года – в/ч 78576, с апреля 2005 года до февраля 2013 – в/ч 36391.

Если часть с номером 31763 нигде не засветилась, то в/ч 78576, что в городе Грозном, – это управление ФСБ по Чеченской республике, а в/ч 36391 расположена в Москве, на улице Большая Лубянка, дом 12. Вероятно, это управление по борьбе с международным терроризмом, что в своих электронных письмах подтверждал и сам Стрелков – «действующий старший офицер», «служу в антитерроре».