Владимир Ражников - Диалоги о музыкальной педагогике

О.: Можно хорошо и складно играть на музыкальном инструменте и быть ”специалистом", то есть профессиональным музыкантом. Но придать силу выразительности знакомым музыкальным явлениям, выразительности, которая мгновенно переводила бы обычное в необычное и удивительное, которая как бы вдруг раскрывала нам особый смысл музыки (не через длительное и правильное изложение формы, а молниеносно, озаренно, пронизывая, как электричеством, смысл звуков) — такое может совершить только музыкант-художник, человек вдохновенный.

В.: Следовательно, вдохновение и есть одна из форм проявления целостного художнического опыта музыканта?

О.: Феномен вдохновения - особого состояния, охватывающего художника в момент непосредственного творчества, - зачастую относят к разряду ”мистических” (понимаемыми как отрицательное или то, чего быть не может). И в педагогике искусства от него либо вообще отказываются и открещиваются (что можно найти у К. С. Станиславского, А. С. Голубкиной, П. М. Ершова), либо пытаются свести к несоответствующим ”органическим” процессам. Так, известный советский поэт Николай Асеев в своей книжке ”Разговор о поэзии", активно демистифицируя вдохновение в поэзии, апеллирует к ”народной этимологии” этого слова. Он считает, что в этой этимологии ”вдох”, ”вздох”, ”душа” — однозначны, все они составляют дыхание, а значит и жизнь. Иначе, вдохновение есть производное от вздоха, от дыхания, от жизненного процесса. Это его прямое значение. Переносное же, образное значение прилагается к предметам или понятиям, одухотворяющим через придание им дыхания, — ”душевный разговор", ”вдохновенная речь".

Однако приводимая поэтом в качестве примера строка Пушкина иллюстрирует как раз обратное положение: ”свыше вдохновенный раздался звучный глас Петра” (курсив наш. — В. Р.). ”Вдохновенный свыше", то есть получивший силы необычного, необыденного порядка, Петр подает свой голос к началу сражения.

Очевидно, вдохновение не относится к обыденным явлениям, а возникает не только как результат большого труда, но и нового качества, — как новообразования нашего сознания.

Зависимость вдохновения от интенсивности выражения, приводимая Н. Асеевым, к сожалению, выглядит совсем неправдоподобно, а при переносе на специфику музыкального искусства вообще ”не работает". ”Не может быть громкого, но равнодушного произведения. Не может быть и воодушевления в сообщенном вполголоса" [9] Асеев Н. Н. Разговор о поэзии. М., 1962. С. 7. , - говорит автор. В том-то и дело, что может быть и чаще всего бывает, например, в интересующей нас области искусства — музыкальном исполнении. И если бы природа вдохновения заключалась именно в органических процессах, восходящих к дыханию, то исполнители на духовых инструментах ("духовики") становились бы самыми вдохновенными художниками. Но это не так — и не способ извлечения звуков дает преимущества музыканту любой специальности, а те личные отношения с вертикалью, о которых уже упоминалось...

Очевидно, что вдохновение связано с духом, а не с вдохом и не с вздохом; оно связано с реальным актом одухотворения, вхождения музыканта в особое состояние.

В.: Чем характерно вдохновение, взятое в реальной художественной практике?

О. Если мы рассмотрим вдохновение с его функциональной стороны, то первое, на что мы должны обратить внимание, — открывающаяся доступность внутреннего мира. Клетка открылась, и птица личности вылетела на волю, в свою стихию свободы. В сущности, вдохновение как процесс и представляет внутренний мир музыканта-художника как таковой. Внутренний мир художника не дается нам иначе, чем через какой-то момент духовного проявления (вдохновение, интуицию, искренность, любовь, медитативную сосредоточенность).

Вдохновение предполагает как бы открытость внутреннего мира, множественность его возможностей. Приводимое выше свидетельство Пушкина в стихотворении ”Осень” — яркая иллюстрация множественности. Причем, здесь не только сообщение о ”незримом рое гостей", как в опубликованном отрывке ”Осень". В черновиках и вариантах есть перечисление всех этих гостей - кого именно воссоздало воображение Пушкина в момент вдохновения. Имеются также многие свидетельства и композиторов об избыточности материала в состоянии вдохновения. Об этом писали М. Глинка, И. Стравинский, А. Онеггер. Свидетельством этой особенности вдохновения — множественности возможностей решения основной идеи — является и широко известная эскизная подготовка, и не только у художников-живописцев, но и у композиторов, например, сохранившаяся тетрадь эскизов Бетховена к его Третьей симфонии.

В.: Можно ли считать, что такая особенность вдохновения - множественность возможностей одного куска материала - есть скрытая, внутренняя переменная вдохновения? То есть так ”работает” невидимый дух?

О.: Можно считать, что избыточность возможностей, дающихся художнику в один момент времени, есть и внешняя сторона вдохновения, потому что она замечена окружающими и находит свое выражение. Другое дело, что происходит внутри. Так, оригинально мыслящий философ Мартин Бубер по этому поводу заметил: ”Вот вечный источник искусства: человеку дается образ, желающий через него стать произведением. < ...> Жертва и риск заключаются в этом акте. Вот в чем состоит жертва, это бесконечность возможностей (курсив наш. — В. Р.), приносимых на алтарь образа. Все, что в этот момент проносится в поле зрения, должно быть исключено” [10] Buber M. Werke. 1963. B. II. S.63. .

Когда вдохновение окрашивает высказываемую словами мысль, то оно нам дано как избыточная полифония мыслей. Видимо, каждый человек, которому случалось понаблюдать за собой, может вспомнить такое состояние. В один момент времени существуют и высказываемая мысль, и многие ее варианты, относящиеся к дополнению, развитию, к иному ее направлению. Кроме того, каким-то образом представлен и момент происхождения, история высказываемой идеи. Мы смутно знаем, но не успеваем сказать, откуда взялась эта мысль. Для говорящего весь этот рой мыслей и чувств, видимой из которых является только одна нить произносимой мысли, существует внутри, и о его составе никто не знает ничего. Однако о существовании вдохновения, то есть необычайного плодотворного волнения, слушатель и зритель знают безошибочно -- по тому особому подъему и захвату чувством необычной интенсивности и качества. Знают и сами художники. Вот как об этом сообщает Микеланджело: ”О Боже, не вдохновляй меня так сильно, потому что я разрываюсь на части от множества желаний. Мне хочется создать что-нибудь из этой скалы, из этого куска мрамора” [11] Цит. по кн.: Чехов М. П. Литературное наследие. В 2-х т. М., 1986. Т. 2. С. 373. .