Себастьян Даншен - Элвис Пресли: Реванш Юга

После радио важнее всего были местные газеты, а также специализированная пресса. В августе заметка в «Биллборд» (ведущем американском журнале о музыкальной индустрии) сообщала об открытии «Сан» «Элвиса Пресли, девятнадцатилетнего певца только что со школьной скамьи». В журнале говорилось, что молодой артист заключил с фирмой грамзаписи двухлетний контракт. Филлипс в самом деле хотел упорядочить положение Элвиса, добившись одобрения его родителей, — оно было необходимо, поскольку по закону он еще не являлся совершеннолетним.

С тех пор как он выступил на радио WHBQ, никто в окружении певца уже не сомневался в его будущем. 12 июля, за неделю до выхода пластинки, со Скотти Муром даже заключили договор. Согласно этому довольно сумбурному документу гитарист отныне становился кем-то вроде импресарио Элвиса. Он будет получать десять процентов от доходов Элвиса, устраивая его концерты и заключая для него контракты; изначально трио договорилось делить гонорары следующим образом: половина для Элвиса и по четверти для Билла и Скотти. Только Глэдис Пресли предчувствовала, что ждет ее сына. Она испытывала болезненную тревогу, видя, что он отдаляется от нее, и просила Скотти: «Позаботьтесь о моем мальчике».

В статье в «Биллборд» также особо подчеркивалось присутствие Элвиса на концерте музыки кантри, устроенном в Овертон-парке в конце июля, звездой которого был певец хиллбилли Слим Уитмен. Приглашение прислал конферансье Боб Нил, составлявший программу концерта: он предложил Пресли выступить «на разогреве» со своими двумя аккомпаниаторами. Официальное начало карьеры чуть было не провалилось, ибо могущественный профсоюз музыкантов собирался наложить вето под тем предлогом, что Элвис в нем не состоит. Но проблему уладили, и певец поднялся на сцену, пряча страх под маской уверенности: «Я жутко мандражировал. Я еще никогда не выступал перед таким количеством народа. Я запел песню со своей первой пластинки, и все завопили — не знаю, почему. Когда я спустился, мой импресарио мне объяснил, что люди вопили, потому что я дергался во все стороны».

Это нельзя считать боевым крещением трио, потому что Скотти Мур уже приглашал Элвиса исполнить обе песни с пластинки на еженедельном выступлении «Старлайт Ранглерс» в клубе «Бон Эйр» — пристанище «красношеих» на окраине Мемфиса. Публика состояла из сорокалетних рабочих, считавших Хэнка Уильямса воплощением современности, и это было не самое лучшее место для подростковой жестикуляции Элвиса, так что фурора он не произвел. «Люди не реагировали. Спрашивали друг у друга, что это за марсианин», — вспоминает Скотти Мур. Прохладный прием не помешал Элвису возобновлять попытки на протяжении всего лета — в «Бон Эйр» и в «Бель Эйр», другом пристанище «Ранглерс». Эти выступления помогали ему привыкнуть к сцене, а кроме того, мистер и миссис Типлер, на которых он работал, пришли как-то вечером на него посмотреть.

В рабочее время Элвис по-прежнему разъезжал на своем грузовичке по улицам Мемфиса, а в нерабочее вел совсем другую жизнь. Вечерние курсы окончательно отошли в тень, когда впереди забрезжили мечты о славе и обозначилась перспектива артистической карьеры.

Помимо выступления со «Старлайт Ранглерс», Скотти Мур разыскивал другие ангажементы. На его взгляд, как и по мнению Сэма Филлипса, не следовало упускать ни одной возможности. Мемфис сохранил воспоминание о бродячих шарлатанах, устраивавших целые представления, чтобы привлечь покупателей и всучить им чудесные эликсиры. Традиция таких уличных концертов сохранилась до середины XX века, и когда в Мемфисе 9 сентября открылся торговый центр «Ламар-Эйруэйз», Элвиса пригласили среди прочих выступить на открытии. Облачившись в брюки от смокинга со светлыми лампасами, в черный пиджак, розовую рубашку и двухцветные штиблеты, бывшие в моде на Бил-стрит, он поднялся в кузов грузовика, изображавший сцену, и запел. Успех превзошел все ожидания заказчиков: откуда ни возьмись перед грузовиком образовалась толпа подростков, привлеченных растущей славой исполнителя «Всё в порядке».

И все же излюбленным местом его первых робких сценических поползновений было «Орлиное гнездо» — клуб, где собирались пилоты рейсовых самолетов из близлежащего аэропорта. Несколько человек видели его выступления там уже в 1953 году, что вполне вероятно; но начиная с августа 1954-го «Орлиное гнездо» стало его штаб-квартирой благодаря поддержке диджея Джона Лепли. Клуб открывался с наступлением вечера, и публика танцевала до часу ночи под клубный оркестр под управлением Тайни Диксона. В перерывах его сменяли Элвис со Скотти Муром и Биллом Блэком. Часто три музыканта возвращались в город после концерта и заканчивали вечер с подружками в «Эрлс Хот Бисквитс» — ресторане традиционной южной кухни. Один из его официантов, Вилли Херентон, в 1991 году станет первым чернокожим мэром Мемфиса.

Выступления в «Орлином гнезде» будут продолжаться до конца года — сначала по средам, потом в последнюю пятницу каждого месяца. Обстановка была непринужденной, но публика — не слишком юной, о чем свидетельствует лозунг «Надевайте галстук, только если ваша жена на этом настаивает», так что Элвису приходилось лезть из кожи вон, чтобы привлечь симпатии публики.

Плюсом было то, что он стал держаться увереннее. Для начала обогатил свой репертуар: двух песен с одной-единственной пластинки было уже недостаточно, чтобы выступать. Свидетели этого периода сообщают также ценные сведения об эволюции его поведения на публике: Элвис научился с поразительной легкостью отвечать ожиданиям аудитории. Между хорошо воспитанным молодым человеком с набриолиненным коком, страшно застенчивым, о котором писала «Мемфис Пресс-Сцимитар» в конце июля, и нарождающимся шоуменом того же периода — потрясающий контраст.

Памятуя о заразительной истерии на церковных службах, на которых он присутствовал несколько месяцев тому назад в баптистской церкви преподобного Брюстера, испытав сильное влияние зажигательных шоу, устраиваемых королями ритм-энд-блюза на Бил-стрит, Элвис порвал со статичным поведением певцов кантри. Его глаза закрывались, по лицу пробегала тень, ноги начинали бешено дрожать, бедра колыхались; он показывал языком тела, что переживает свои песни, а не рассказывает их с отстраненностью, приличествующей в порядочном американском обществе, где чрезмерное проявление чувств воспринималось как дурной вкус.

Как и афроамериканцы из простонародья, ценившие такую экспрессивность на сцене, «белая беднота» вовсе не была шокирована его поведением. Зато взрослое поколение из среднего и высшего класса, привыкшее к традиционной сдержанности северной элиты, не скрывало своего осуждения, видя в жестах Элвиса явное бесстыдство. Смешивая непосредственность и примитивность, сваливая в одну кучу чувственность и вульгарность, они относились к его непристойности тем враждебнее, что их дочери начинали следовать дурному примеру.