Себастьян Даншен - Элвис Пресли: Реванш Юга

В связи между поклонницами и машинами нет ничего безобидного. В обществе потребления, обретшем свои контуры в период расцвета «американской мечты», роль, отводимая девушкам, настолько же невелика и поверхностна, как и роль хромированных монстров, которые Элвис покупал, использовал и выбрасывал с беззаботностью, ставшей следствием его одержимости автомобилями, еще с тех пор, как он был беден. В период взлета своей карьеры Пресли стал счастливым обладателем лимузина, «Харлей-Дэвидсона», забавной машинки «мессершмитт» на трех колесах и нескольких кабриолетов ярко-желтого, розового или голубого цвета — тот же цвет он выбрал для автомобиля «линкольн-континенталь», который выменял, повинуясь минутной прихоти, на один из своих «кадиллаков», но на следующий же день забрал старую машину обратно, потому что уже по ней соскучился.

Одержимость внешними признаками богатства побудила его подарить машину своей матери, хотя та не умела водить. При этом Элвис способствовал превращению автомобиля в универсальный символ преуспеяния и современности. Его невообразимая популярность породила феномен подражания, жертвами которого стали подростки. Задолго до того, как в школьных дворах начнут похваляться друг перед другом «фирмой», копируя рэперов, Элвис незаметно для себя спровоцировал похожий процесс, подталкивая современников следовать его пристрастиям в одежде или еде.

В американских школах (и не только) забили тревогу, поскольку все больше учеников начали отпускать баки и отращивать коки; в 1957 году ежегодный съезд директоров школ даже принял рекомендацию о запрете джинсов, набриолиненных коков и пластинок Элвиса в стенах учебных заведений. Параллельно торговцы сэндвичами предлагали «Элвис-бургеры» и «Хаунд-доги», поскольку популярный певец был поклонником новой моды на фастфуд.

Еще в большей степени его влияние проявилось в области торговли гитарами: в несколько месяцев продажи резко возросли. За исключением блюза и кантри, которые и так уже уделяли этому инструменту важное место, гитара в основном оставалась второстепенным средством аккомпанемента в мире эстрады, пока «Мартин» Элвиса, превращенный в секс-символ, не стал воплощением гламура, предметом, с которым можно обращаться то ласково, то грубо, в зависимости от настроения. Для гитары начался полувековой период безраздельного царствования: по данным Американской музыкальной конференции, с 1956 по 1966 год количество гитаристов в США увеличилось вчетверо — с 2,5 до 10 миллионов.

Однако Пресли был не первой суперзвездой, навязавшей свой имидж миру американской эстрады. В период между двумя войнами домохозяйки сохли по Бингу Кросби, а Фрэнк Синатра первым сыграл на эмоциональности девочек-подростков, вызывая у них такую же истерическую реакцию в начале сороковых годов. Но в отличие от своих предшественников и даже чинного Пэта Буна, остававшегося его главным соперником в середине пятидесятых, Элвис строил свою репутацию на двусмысленности и провокации, став рупором поколения, стремящегося перетряхнуть схемы поведения, которые навязывало ему общество.

Этот неосознанный бунт («Когда я пою рок-н-ролл, я закрываю глаза и дергаю ногами, не чувствуя этого, но в этом нет ничего плохого», — заявил он одному журналисту) вызвал яростную реакцию, и не только среди закоснелых консерваторов. За редким исключением, родители с большим недоверием относились к этому певцу, вчерашнему подростку, который попирал спасительные ценности трудолюбия и денег своим вызывающим богатством и предполагаемым нахальством.

Американское общество потребления запуталось: появление и поощрение покупательной способности подростков, двигатель экономического прогресса в эру Эйзенхауэра, как оказалось, сопровождались возрастающей автономией и сексуальным раскрепощением новых поколений. Как и положено в стране, где секс тем больше занимает умы, чем меньше о нем принято говорить, нарочитая беззастенчивость Пресли в плане всего, что связано с отношениями между мальчиками и девочками, рассматривалась как недопустимая агрессия. Не стремясь к этому, Элвис принял на себя роль секс-звезды, как будто подтверждая теории о подавляемой юношеской сексуальности, высказываемые Вильгельмом Райхом, причем как раз в тот момент, когда Америка, уязвленная речами психоаналитика, вознамерилась обуздать его и заключила в федеральную тюрьму, откуда он уже не выйдет.

Элвис был неудобен тем, что сочетал в себе раскрепощенность и процветание, и его хулители считали хорошим тоном обличать его вульгарность и безнравственность. Его странное имя было удобной мишенью для каламбуров, и те, чей взор оскорбляли его красноречивые движения бедрами, быстро подхватили выражение «Elvis the Pelvis [5] Pelvis (англ.) — таз (анат.). », выдуманное одним журналистом из Джексона, штат Миссисипи, которое ужасно не нравилось самому Пресли. «Мне не нравится, когда меня называют Elvis the Pelvis. Мне это кажется ребячеством со стороны взрослых», — заявил он в одном интервью, непосредственно причисляя себя к подросткам. Такая позиция только усилила его влияние на самых юных, усугубив нарастающий антагонизм между родителями и детьми. Нападая на Элвиса, самые узколобые метили в эмансипацию молодежи.

Из-за своего южнопролетарского происхождения Пресли был в глазах американских консерваторов воплощением деградации. Интеллектуальный Север традиционно посматривал на Юг свысока, а тем более на его низшие классы, тогда как элита бывших конфедератов видела в «белом отребье» главную причину своего упадка; ничего удивительного, что внезапное превращение «белого бедняка» в звезду заставило ощетиниться от злобы всех, кто еще смотрел на послевоенную Америку сквозь призму прошлого. Зато нарождающаяся провинциальная мелкая буржуазия радовалась успеху артиста, видя в нем своего: феномен Пресли стал в ее глазах осуществлением двухсотлетних чаяний, когда основатели республики гарантировали самым ничтожным те же шансы на успех, что и элите.

К этому ключевому конфликту, в котором Юг вернул себе часть наследственных прав, погребенных под обломками Гражданской войны, добавилась расовая проблема, поскольку вопрос об отношениях между общинами вступил в решающую стадию. После постепенной отмены расовой сегрегации в вооруженных силах, вырванной с боем во время войны в Корее, афроамериканцы одержали важную победу в 1954 году, когда все различия по расовому признаку в государственных школах были объявлены противоречащими конституции. Этот важный прорыв положил начало долгой борьбе за окончательную отмену на Юге «законов Джима Кроу» [6] После Гражданской войны в США федеральное правительство приняло меры по обеспечению прав чернокожего населения. В ответ демократы южных штатов приняли местные законы, серьезно ограничившие в правах чернокожее меньшинство. Эти законы стали известны как «Законы Джима Кроу» (Jim Crow laws), названные по имени комического персонажа. Впервые имя Кроу появилось в песенке «Прыгай, Джим Кроу», спетой в 1865 году Томасом Райсом, эмигрантом из Англии, исполнявшим ее с вымазанным жженой пробкой лицом. Имя стало нарицательным для обозначения плохо одетого неграмотного негра. В 1890 году в Луизиане была введена расовая сегрегация на железной дороге, что принято считать началом эпохи «Законов Джима Кроу». К 1915 году в каждом южном штате были подобные законы. Например, существовали ограничения, связанные с участием в голосовании: избирательный налог и тест на грамотность, которые относились только к неграм. К середине XX века под давлением общественности Верховный суд стал признавать эти законы антиконституционными. Последний из них был отменен в 1964 году, когда в Джорджии запретили сегрегацию в общественных местах. . Борьба за гражданские права негров приняла конкретные формы, когда одна рабочая девушка из Монтгомери, штат Алабама, отказалась уступить свое место в автобусе белому пассажиру. В 1956 году появление феномена Пресли, символизировавшего собой толерантный Юг, устремленный в будущее, совпало с забастовкой общественного транспорта в Монтгомери по призыву харизматического молодого пастора — Мартина Лютера Кинга-младшего.