Моисей Янковский - Шаляпин

Часто на страницах газет, особенно бульварных, рассказывались занятные случаи из жизни Шаляпина, приводились конкретные факты и обстоятельства. Но подобные, бьющие на сенсацию, сообщения очень часто — сплошной вымысел.

В последующем жизнь Шаляпина была на виду, вначале культурной России, позже всего культурного мира.

В ту пору каждый шаг артиста вызывал газетные и журнальные отклики. Непроверенные данные о намерениях артиста или несуществующие высказывания выдавались за абсолютно точные. Артист уставал от необходимости выступать с опровержениями.

В одних газетах артисту делали рекламу, в которой Шаляпину не было нужды, — он и без того был неслыханно знаменит. В других, а таких было немало, чаще всего искали повода, чтобы травить артиста, славу и гордость России. Фельетоны по ничтожному поводу, шумные инсценированные дискуссии, в частности о конфликтах, какие часто случались у Шаляпина с дирижерами или отдельными певцами, или по поводу его отношений с дирекцией казенных театров, — на время создавали артисту непереносимую обстановку.

Конфликты случались, оправдывать их было бы немыслимо. Но почти никогда пресса не пыталась уяснить их природу, и почти никогда всерьез не ставился вопрос о праве артиста на достойную художественную атмосферу в оперных театрах, носящих марку «императорских».

То же можно сказать о гонорарах Шаляпина. Редко кто из прославленных артистов мира зарабатывал столь огромные деньги. Но искусственно создавалось впечатление, что Шаляпин — один на свете, кто требует крупных гонораров, что он один «торгует» своим талантом. Между тем в те годы, когда эта шумиха поднималась, многие крупные артисты оперных театров мира, в особенности гастролеры, получали за свои выступления на сцене очень большое вознаграждение. Итальянские певцы, гастролировавшие в России и в других странах мира, задолго до Шаляпина получали гонорары, которые значительно позже стали именоваться «шаляпинскими».

Сказанное не снимает вопроса о роли денег в судьбе артиста. Но одновременно это выдвигает другой — неизмеримо более важный вопрос: был ли при этом Шаляпин способен на компромиссы художественного плана ради гонорара. В последнем никто не посмел бы упрекнуть великого артиста.

Думается, что много путаницы имеется в высказываниях об участии Шаляпина в первой русской революции. Случалось так, что некоторые выступления певца приравнивались к прямому участию в борьбе, которую большевики вели с царизмом. Но от «Дубинушки», исполненной в зале московского «Метрополя», от концертов в пользу рабочих и революционных организаций очень далеко до сознательного принятия артистом платформы революционных социал-демократов. В 1905 году многие прогрессивные деятели художественной культуры в той или иной степени принимали участие в выступлениях против самодержавия. Но из этого не следует, что они в ту пору были большевиками и органически связали свою судьбу с революционным движением. Шаляпин, как и иные лучшие художники той эпохи, был лишь попутчиком, конечно, временным, что и показали последующие годы.

Преувеличения в печати, неверно истолкованная информация преследовали Шаляпина и в те годы, когда, покинув Советскую Россию в 1922 году, он навсегда остался за рубежом. Этот период в его жизни и творчестве требует осторожного и вдумчивого рассмотрения. Во всяком случае, артист был гораздо дальше от активных белогвардейских кругов, чем это могло показаться в силу самого ухода в эмиграцию.

В сущности, речь идет вот о чем: каждый труд о деятелях нашей культуры миновавшей эпохи требует очень бережного и осторожного подхода к рассмотрению того, по какому руслу текла их жизнь, куда устремлялось их творчество.

Федор Иванович Шаляпин — при всем величии своей художественной натуры — личность глубоко противоречивая. И если удастся, отмечая присущие ему противоречия, раскрыть главные черты этой удивительной личности, показать, в чем сущность его творчества, можно будет считать, что долг автора перед избранной им темой в какой-то мере выполнен…

Первого февраля 1873 года в Казани, в Суконной слободе, на Рыбнорядской улице, в маленьком флигеле дома Лисицина, у архивариуса уездной земской управы Ивана Яковлевича Шаляпина родился сын Федя. Теперь в Казани не сыскать ни Рыбнорядской улицы, ни дома Лисицина. Нынче улица называется Куйбышевской, а бывший дом Лисицина носит номер четырнадцатый. Сам же флигель не сохранился.

Иван Яковлевич происходил из крестьян деревни Лугуновской (Сырцевы) Вожгальского уезда Вятской губернии. Восемнадцатилетним пареньком он покинул родные места и подался на заработки в город. Был и водовозом, и дворником, и работником у станового пристава, и помощником писаря в волостном правлении. Затем стал служить в Казани в уездной земской управе. Отличался хорошим канцелярским почерком, исправно и грамотно переписывал казенные бумаги.

С деревней все было порвано. Впрочем, маленький Федя видел в доме у родителей гостя из Вятской губернии — дядю Доримедонта, брата отца. Это был малограмотный крестьянин.

Мать Феди Евдокия Михайловна, урожденная Прозорова, после рождения сына для приработка служила кормилицей, а затем всецело занялась немудреным хозяйством. К тому же стали рождаться новые дети — сын Николай и дочка Евдокия. Оба они умерли малолетками в 1882 году от скарлатины. Болел одновременно с ними и Федор, но, единственный из ребят, выжил.

Шаляпины жили очень бедно, как, впрочем, и большинство соседей. Прожили в Суконной слободе недолго и на несколько лет выехали в деревню Аметово, на дальнюю окраину Казани, за слободой. Там и прошло раннее детство будущего певца.

Его первые воспоминания посвящены скорее жизни деревенской, чем слободской. В Аметове, с его укладом, непосредственная близость города не ощущалась. С ребятами, такими же, как он, мальчик забирался в чужие огороды, крал огурцы, лазал по деревьям, бродил по окрестным оврагам, пускал самодельных змеев. Пел с ребятами песни. На Семик и на пасху молодежь водила хороводы и пела — это хорошо запомнилось.

Дома — нужда. Лучина. Женщины прядут пряжу, рассказывают друг другу и детишкам страшные, но увлекательные истории, потихоньку поют. В памяти Шаляпина сохранилось, как прекрасно, просто и задушевно пела мать и как он ей подпевал.

Песня звучала повсюду. Казалось, что окружающие не расстаются с нею ни на минуту — ни в труде, ни в отдыхе, ни в будни, ни в праздник. А так как маленький Федя жадно ловил песни, мгновенно запоминая их, и с тонкой проникновенностью выводил их своим звонким детским голоском, то его всегда просили: «Спой!»