Дитер Болен - Ничего кроме правды

Март 1986 года. Мы поехали в Англию, где «Brother Louie» за одну ночь покорил чарты — наш четвёртый хит и третий альбом. В Лондоне мы остановились в отеле «Дорчестер», сарае высшего класса как раз напротив Хайд–парка. И когда я утром спускался к завтраку, чтобы съесть яйцо, кельнер в ливрее сказал: «No, no, no, no, Sir!» Я спросил: «Что значит — no?», последовал ответ: «Вам нужно надеть галстук».

Как каждый молодой исполнитель, конечно же, я мечтал попасть в чарты Англии. Передача, в которой нам предстояло выступить, называлась «Top of the Pops». На острове она уже лет 10 была священной коровой поп–музыки, но в Германии до того совершенно неизвестна. Мы вошли в зал, где должны были проводиться съёмки, загримированный под дискотеку: светомузыка и сексапильно разодетые хиппи. Мы должны были стоять наверху, на сцене, а все танцевать внизу. Но тут прибыла Норочка и возмутилась: «Эй, да здесь же танцуют девчонки!»

Парень, руководивший съёмками, ответил: «Ну да, логично, что здесь танцуют девчонки. Девчонки и парни. Не верблюды же!»

А Нора на это: «Пусть все убираются. Никто не будет здесь танцевать, когда выступает Modern Talking. Когда выступает Modern Talking, студия должна быть пуста.» Ей не требовалось особого повода, главное — всем мешать и побольше важничать. В принципе, как Верона Фельдбуш: эта обязательно поедет назад, когда все другие едут вперёд.

К тому же надо знать: когда в Англию приезжают музыканты из Германии, это выглядит так же, как если в Германию едут певцы из Польши. Могут, наверное, и спросить: «Вы украли эту песню?» Но никогда не скажут с уважением: «Круто, вы на первом месте!» Так что Нора со своим приказом «Все вон!» до смерти насмешила англичан, которые потом оборвали все провода своими звонками в BMG в Германию. Они хотели выкинуть нас из передачи. Я уж не знаю, что пришлось пообещать BMG создателям Top of the Pops, во всяком случае, был найден какой–то компромисс: половину девчонок убрали, и Томас согласился выступать.

Нам предстояло ещё одно выступление на «Ипподроме», популярнейшей дискотеке Лондона. От радости я мог изречь только: Вау! И снова — вау! Вау! Вау! Там на самом деле пели все те, кто был популярен в 80‑е: Джорж Майкл, Bananarama, Ким Уайльд. Но вот чего мы не знали: Нас объявили как парочку гомиков, которые помимо любви занимаются музыкой. Со времён Pet Shop Boys и Bronski Beat такие группы пользовались бешеной популярностью. Но, как говорится, до нас–то это не дошло. Потный и нервный стоял я за сценой, ожидая, пока нас вызовут. Мы с Томасом выстроились по стойке «смирно», слушая голос ведущего, который говорил: «…ра–ра–ра…Modern Talking…ра–ра–ра…! Поприветствуем их…» Сигнал — наш выход!

Мы пошли, но, ещё не дойдя до сцены, я оглянулся, и вдруг сообразил: Томас улизнул. Я стоял в одиночестве на сцене и видел три тысячи лиц перед собой. Музыка пошла, Томас исчез, а я думал: Что же происходит, старина? Впоследствии выяснилось следующее: не мы, так Нора выяснила, что это мероприятие являлось, по сути, вечеринкой для педиков. Конечно, фирма подложила нам свинью, не предупредив ни о чём, но менять что–либо было поздно. Секунд тридцать постоял я беспомощно на сцене, а потом народ начал свистеть, и я смылся.

Томас тотчас же побежал к машине, а меня не выпускали из дискотеки. Меня ругали последними словами, правда, мой английский тогда не слишком хорош, так что понял только три слова: «Задница» и словосочетание «Ёб. ный Ганс». У меня в глазах стояли слёзы. Англия, я верил, могла бы стать нашим трамплином в мир. У меня в голове заранее крутился целый фильм: блестящее выступление на «Ипподроме», первое место в английских чартах и четыре недели спустя — потрясающий успех в Америке. Вместо этого меня оплевали и готовы были разорвать на части. Я выучил ещё три слова по–английски: «Фашист, вали отсюда!»

Я отправился в свой номер. В эту ночь мне предстояло быть самым одиноким человеком на земле. В животе начались сумасшедшие боли. Я сидел, скрючившись, как жареная сосиска и беспрерывно думал: «Вся моя карьера! Всё, ради чего я трудился! Всё это разрушено!» В такую ночь, в такой ситуации, когда ты сидишь один на гостиничной кровати, и только телевизор бормочет что–то, всё становится огромным. Твоё горе. Твой страх. Твои сомнения. Я думал: Что же, ты выбросишься сейчас из окна? Погубишь себя? Но, слава Богу, вместе со страхом, сомнениями и горем во мне просыпалась трусливая крыса. Я остался сидеть на кровати и ничего не сделал.

Так дальше и пошло. Мы выступали в какой–то передаче под названием «День для окружающего мир». Томасу предстояло сидеть за белым роялем и играть. На крышке рояля лежала алая роза. За пять минут до начала выступления Нора ворвалась за кулисы, схватила розу с рояля и принялась топтать и мять её, как Обеликс, который до тех пор прыгал по римлянину, пока тот не уходил по уши в землю. «Никто не имеет права дарить моему мужу алые розы».

1987 год. Чтобы быть честным, пригляжусь повнимательней к себе: ведь не только Томас вёл себя как дитя, я тоже был хорош. В этом и состояла наша основная проблема. Я хотел слышать от него постоянно: «Спасибо, спасибо, великий учитель!» Я думал и чувствовал, что Modern Talking — это я. Я, который написал все тексты. Я, который сочинил всю музыку. Я, ответственный за успех. А Томас был моим малышом, он мог стоять рядом со мной на сцене и подпевать, это ему следовало бы ценить. Так сказать, это был мой придаток, который я без спросу накачал деньгами. И ожидал я от него соответствующего поведения: если я приказывал ему, как собаке — «На место!», он должен был идти на своё место. Конечно, это идиотизм.

Томас под влиянием Норы прочно встал на такую позицию: Голос Modern Talking здесь я, и без меня ты никто. А Норочка обожала подлить масла в наш огонь. Она была подобна Нерону: «Гори, Рим, гори!» И только когда оставались одни развалины, эта женщина могла обрести покой.

Мы с Томасом прекратили разговаривать между собой. Как раз в чарты вошёл наш пятый хит «Atlantis is Calling», а Норочка тем временем возомнила себя шефом Modern Talking. Она решала, готова песня или нет. Если Норочка решила, что Америка дерьмо, значит, Америка и есть дерьмо. И тогда я мог говорить, сколько влезет, яркими красками оживляя наше будущее, Томас и на сантиметр не сдвинулся бы без нориного разрешения. Это было всё равно, что участвовать в дерби чистокровных скакунов верхом на корове. Девиз бойскаутов звучит так — «Команда сильна, как самый слабый из её участников», а в нашей команде слабым звеном была Нора.

Мы уже давно не могли снять нормальное видео. Съёмки на практике выглядели так: ассистенты режиссёра бегали по площадке с рупорами у рта и предупреждали: «Идёт Дитер. Томаса просят удалиться». Или наоборот: «Идёт Томас, Дитер должен уйти».