Мария Залесская - Ференц Лист

Семнадцатого ноября Лист выехал из Рима и 21-го был уже в Будапеште, где вновь окунулся в водоворот общественной жизни. От спокойствия и тишины итальянских дней не осталось и следа. Концерты, занятия, благотворительные вечера шли одни за другими. В газете «Фёвароши Лапок» (Fövárosi Lapok — «Столичные листки») от 25 декабря появился весьма показательный пассаж: «Публичность уже не является его стихией, и очень жаль, что у нас к этому относятся не с должным уважением. Если в одной газете напишут, что и в этом сезоне он даст публичный концерт в пользу Общества писателей, то уже на другой день начинается облава: четыре-пять обществ стучатся в его дверь под предлогом благотворительности. Ведь мы знаем, что в отношении благотворительности на всём земном шаре вряд ли найдется артист, который бы больше жертвовал на ее алтарь, но, пожалуй, лучше было бы дать ему возможность делать это по собственному почину, а не в атмосфере назойливых принуждений. Не сегодня завтра может случиться, что какое-нибудь общество, рассматривая искусство Листа как вспомогательный источник своих доходов, в разделе „приход“ в своем годовом бюджете после членских взносов впишет „10 пальцев Листа“» [731] .

Как и в Веймаре, двери будапештского дома Листа были постоянно открыты для посетителей, главными из которых для гостеприимного хозяина были, конечно же, представители музыкального мира разных стран. Так, 2 января 1878 года Листа навестил Лео Делиб, приехавший на премьеру своего балета «Коппелия», а 16–17 января у него жил Уле Булль [732], гастролирующий в венгерской столице. Вечерами Лист и Булль играли вместе для узкого избранного круга, находя у себя много общего во взглядах на дальнейшее развитие искусства.

Но основное время Лист посвящал занятиям в Музыкальной академии. Перед отъездом из Будапешта он устроил публичное выступление своих учеников — своеобразный отчетный концерт. «Фёвароши Лапок» отмечала, что уровень их мастерства настолько возрос, что и их наставник, и общественность могут быть довольны.

Тридцатого марта Лист запер двери своей будапештской квартиры. В течение недели он гостил в Вене у дяди Эдуарда. Здесь он впервые после разрыва отношений встретился с Дингельштедтом, с 1870 года руководившим венским Хофбурггеатром. Прежняя вражда была предана забвению; Лист тут же великодушно попросил Дингельштедта взяться за переработку либретто «Легенды о святом Станиславе», подчеркивая, что полностью доверяет его художественному вкусу.

Дни с 8 по 17 апреля Лист провел в Байройте с Вагнером и Козимой. Оттуда его путь лежал в Веймар. Но в конце мая Лист на три дня прервал пребывание в домике садовника, выехав в Ганновер, где 26-го числа прошла новая постановка вагнеровского «Риенци» под управлением Ганса фон Бюлова, принявшего должность придворного капельмейстера. (Несмотря на личную драму, Ганс до конца жизни остался верен вагнеровским идеалам в искусстве.) После спектакля Бюлов писал своей матери: «Сегодня 34 или 33 с половиной года, как я, после одного из представлений „Риенци“, познакомился с Листом. <���…> Сегодня зять номер 1 дирижировал в Ганновере, разумеется, при белом галстуке и шести наградах, перед веймарским, римским и пештским чародеем тем же самым произведением зятя номер 2. Представление было великолепным, опьяняющим, словно бы его выстрелили из пистолета. Думаю, было бы напрасно описывать тебе, какое множество картин, соображений, воспоминаний, чувств и мыслей роилось в моей голове. Однако достаточно, я не таю зла ни на небесные, ни на земные силы, я стою выше их» [733] .

Вернувшись в Веймар, Лист нашел среди корреспонденции, пришедшей в его отсутствие, предписание венгерского правительства представлять страну в международном жюри Всемирной выставки, проходившей в Париже с 1 мая по 31 октября. Столь высокая честь не могла оставить его равнодушным. Он немедленно выехал в Париж и заседал в жюри с 9 по 18 июня. Одним из коллег Листа по работе на Всемирной выставке оказался Эдуард Ганслик [734], прочно зарекомендовавший себя одним из самых непримиримых противников листовско-вагнеровской эстетики. Однако встреча идеологических врагов прошла вполне мирно. Впоследствии Ганслик вспоминал, что сам предложил избрать Листа почетным председателем жюри, и констатировал, что Венгрия, весьма скромно представленная на выставке, сделала своим представителем такую масштабную фигуру, как Лист, и «ни одна другая страна не могла бы послать на выставку столь великого человека». Наконец, он с юмором описывал эпизод, когда уставший к полудню Лист заявил, что «теперь для него были бы самыми желанными инструментами нож и вилка», и тут же пригласил всех коллег в находящийся в выставочном парке венгерский ресторан «Чарда» ( Czarda ), где «повар и цыгане-музыканты сделали всё в интересах всеобщей непринужденности»: «Я редко видел Листа столь привлекательным, общительным и веселым» [735] .

Как и много лет назад, Лист остановился в Париже в доме своих давних друзей Эраров. Он встречался с Эмилем Оливье и внуком Дэниелем, Камилем Сен-Сансом и Шарлем Гуно, побывал на представлении оперы последнего «Фауст».

По возвращении в Веймар Лист сразу же включился в подготовку очередного фестиваля Всеобщего немецкого музыкального союза, на сей раз состоявшегося в Эрфурте 21–26 июня. Кстати, среди других произведений на этом фестивале прозвучала Вторая симфония Бородина; Лист же дирижировал фортепьянным концертом Бронзарта, в котором солировал Ганс фон Бюлов.

Лишь на оставшиеся два месяца лета Листу удалось погрузиться в свой обычный «веймарский» режим: заниматься с учениками и сочинять в тишине «гросс-герцогского парка».

В конце августа Лист вновь приехал в Байройт. 28 августа, в день 130-летнего юбилея Гёте, он исполнил на рояле в библиотеке «Ванфрида» свою «Фауст-симфонию» для узкого круга приглашенных. Лист славился умением «превращать» рояль в целый оркестр; уезжая, он предложил Вагнеру регулярно устраивать в «Ванфриде» музыкальные вечера, создав таким образом настоящий музыкальный салон. При этом, по его словам, можно было не приглашать даже камерный оркестр, а вполне обойтись одним роялем. Тем самым Лист хотел ободрить друга, создав «иллюзию фестиваля». Ведь из-за катастрофического дефицита бюджета Второй Байройтский фестиваль уже два года откладывался, и Вагнер находился в весьма подавленном настроении. Он и сам временами устраивал музыкальные вечера, но делать их регулярными всё же не собирался. Творчество отнимало у него слишком много сил и времени, чтобы размениваться на что-то еще; это мог себе позволить только Лист, для которого было в порядке вещей, к примеру, писать из Байройта Анталу Аугусу насчет переезда Музыкальной академии в новое здание и обязательного приобретения органа в ее концертный зал.