Ольга Солнцева - Реалити-2. Герои остаются в сердце

В ломбарде под рыже-белой вывеской смуглая женщина-эксперт придирчиво изучает через лупу мою награду, а я от нечего делать разглядываю сверкающую витрину. На ней столько золота и драгоценностей, что у меня с непривычки рябит в глазах и начинает казаться, что там разложены на продажу Орден Мужества, Золотая звезда Героя Российской Федерации, Золотая звезда Героя Советского Союза и другие награды. Напротив каждого ордена и медали – описание подвига, который совершил ее бывший владелец. Интересно, вздрагиваю я, а нашлись бы желающие приобрести эти изделия из драгметаллов?

– Мы не берем изделия с фианитами, – женщина-эксперт возвращает мне серьгу. На ее лице фифти-фифти равнодушия и презрения. – Если вы все-таки решите сдать эти серьги на комиссию, то вам придется их отполировать.

Я защелкиваю замочек на ухе и выхожу вон. Теперь ни за что не сдам сюда свои сережки. Пусть моя награда оплачены не кровью, а всего лишь нервными клетками. Награды не продаются, а успех не заложишь. Пуанты подождут.

Вечером приходит старшая дочь, съедает остатки супа и оставляет мне тысячу рублей. Я с благодарностью целую ее: завтра куплю мяса!

– Мне жаль, что ты не справляешься, – говорит старшая на прощание. – Только слабые люди просят о помощи.

Мне нечего ей возразить.

На следующий день встречаюсь в деканате со своей коллегой Зоей Сергеевной. Летом я писала ей про Клёнова, и она, конечно, об этом забыла. Коллега делится со мной своими успехами: она составила рабочую тетрадь для предмета «ОРКСЭ», который преподают в четвертом классе. Я скептически замечаю, что скоро портфели четвероклассников будут на триста грамм тяжелее, а кошельки их родителей – на двести пятьдесят рублей тоньше.

Лицо милейшей Зои Сергеевны выражает недоумение:

– Неужели?

Я даю ей подержать свою сумку и говорю, что портфель моей дочери весит примерно столько же.

Зоя Сергеевна не верит. Про современных четвероклассников она знает лишь по рассказам учителей.

– А знаете, я про вашего Клёнова написала,– сообщает она с гордостью. – Написала, что он – нравственный идеал. Другим идеалом я выбрала Чулпан Хаматову.

Я застываю с открытым ртом и начинаю импровизировать что-то вроде "идеял-одеял".

Коллега оборачивается:

– Вы что-то сказали?

Я пожимаю плечами, как двоечница. Что тут скажешь? По-моему, нравственный идеал в эпоху политкорректности – это какой-то нонсенс. Лажа, по-простому говоря. Что-то я сама уже запуталась в идеалах, как в трех соснах. А может, я просто завидую коллеге, которая выпустила учебник.

Вечером отсылаю в Австралию ссылку на фильм. К моему удивлению, Саша отвечает. Оказывается, он был в отпуске, катался на верблюдах по пустыне, отдыхал от Интернета и финансового анализа. Фильм ему не нравится: «У вас получился советский агитпроп в его худших традициях», – пишет он.

Ну да, хорошо ему из Австралии судить! Если бы он был за соседней партой, я бы, точно, шмякнула его «Физикой» по башке. Лучшие традиции пропаганды и агитации – это фильмы Лени Рифеншталь с ее прославлением эстетики нацизма. Что же до худших традиций, то за ними и ходить далеко не надо – достаточно включить любой и федеральных каналов, где пышным цветом цветет федеральный пиар. Но Саша в Австралии не смотрит Первый канал: он до сих пор вспоминает советскую программу "Время".

В субботу читаю лекцию по теории коммуникации в другом корпусе. Здесь, наоборот, духота. Студенты второго курса заочного отделения зевают и слушают вполуха. Некоторые строчат СМС-ки или пролистывают страницы социальных сетей на своих смартфонах. Кто-то просит диктовать помедленнее, а то уже разучились писать.

Рассказываю, что экраны появились в тридцатых годах для того, чтобы следить за полетом вражеских самолетов, что сегодня поисковые системы заменяют нам учителей, а гаджеты – собственную память. Чтобы доказать, что это действительно так, спрашиваю:

– А когда была Куликовская битва?

Восемнадцать человек пожимают плечами:

– Наверное, в пятнадцатом веке.

– Нет, раньше, в двенадцатом.

Снова допытываюсь:

– А печатный станок изобрели раньше или позже?

Молодежь окончательно сбита с толку, но я продолжаю допытываться:

– А когда на Руси появились типографии?

– Может, в шестнадцатом веке? Или в семнадцатом?

Это проходят в четвертом классе. Спустя почти десять лет ни один из восемнадцати человек ничего не помнит. Вся их память – в маленьких коробочках, которые с помощью электромагнитных волн связаны с серверами, где ныне покоятся и Иоганн Гутенберг, и Иван Федоров, и Пересвет и Челубеем.

На перемене все бегут курить во дворик, а в аудитории остается один миловидный юноша. Он спрашивает меня:

– А что бы вы сделали, Ольга Викторовна, если бы все было в ваших руках?

Я сначала не понимаю, о чем он, но глядя в глаза, полные надежды, наполняюсь чем-то очень похожим на гордость. Значит, я, все-таки, не зря их образовываю, этих пацанов.

Я ласково улыбаюсь ему в ответ, прямо как добрая фея:

– Сделала бы всех счастливыми. Или заставила бы всех учиться. Это, в принципе, одно и то же.

Молодой человек понимающе кивает. Он – один из тех немногих, кто остается на вторую пару, а я продолжаю вещать про функции СМИ.

По пути к метро мне становится стыдно: обманула я юношу-то! Если бы, и правда, все было в моих руках, то я бы струсила и ничего бы делать не стала. Пусть уж лучше жизнь идет своим чередом, а я буду всего лишь подмечать в ней такие моменты, которые, на первый взгляд, кажутся странными. На самом деле, все события связаны с друг с другом тысячами нитей, словно ресурсы в Интернете. Эту сеть бесполезно расплетать – докапываясь до истинных причин и следствий. У каждого будет своя правда, которая может быть совершенна неинтересна другим.

Вот, например, взять мою бывшую студентку Настю, которая делает сейчас обложку для этой книги. Оказалось, что она родом из Старогородска, а окна ее квартиры выходят прямо на памятник «Журавли». То, что я об этом узнала только сейчас, это из-за моего невнимания к окружающим людям. Надо быть внимательнее к тем, кто рядом. Пытаться всех осчастливить – самая опасная затея на свете.

5

В назначенный вторник вдруг резко теплеет. В Москву наконец-то приходит бабье лето, хотя по календарю скоро Покров. Концерт Сергея Г. состоится в бард-клубе «Токовище». Это на Цветном бульваре, наискосок от старого цирка.

Сергей – живая легенда отечественного ТВ. В Интернете его называют одним из самых честных военных журналистов за последние двадцать лет. Те кадры, где молодой Клёнов получает Орден Мужества, снимал именно Сергей. В фильме мы их использовали без разрешения, но Сергей не в обиде. Он расстался с российским телевидением и сейчас учит немецких детей музыке.